Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах

Он попытался распахнуть двери, однако перед порталом уже намело целые сугробы. Тогда Коппмейер уперся плечом в тяжелую дубовую створку и закряхтел от натуги. Когда дверь приоткрылась настолько, чтобы он смог в нее протиснуться, в лицо ему мелкими иглами тут же полетел снег. Священник прикрыл глаза и зашагал к дому.

До маленького домика идти нужно не более тридцати шагов, но Коппмейеру они показались целой вечностью. Ветер рвал на нем сутану, и она развевалась, словно изодранное знамя. Сугробы доходили чуть ли не до пояса, и даже мужчина могучего телосложения преодолевал их с огромным трудом. Так, шаг за шагом пробираясь сквозь тьму и непогоду, он обдумывал события двухнедельной давности. Коппмейер был простым служителем Господа, но и он понимал, что находка его представляла собой нечто необычайное, такое, с чем он вовсе не желал связываться. Замуровать тот проход казалось лучшим выходом. И пусть другие, более могущественные и знающие люди решают, открывать его снова или нет. Быть может, и не следовало отправлять письмо Бенедикте, но он не раз уже доверялся своей младшей сестре. Для женщины она была невероятно умна и начитанна, и Андреас частенько испрашивал у нее совета. Конечно, она и теперь подскажет ему верное решение.

Внезапно Коппмейер прервал свои размышления. Краем глаза он уловил движение за кучей досок возле дома. Прищурился и прикрыл ладонью глаза от снегопада. Но было слишком темно, снег валил хлопьями, и разглядеть ничего не удалось. Священник пожал плечами и отвернулся. Видимо, какая-нибудь лиса пытается пробраться в курятник, подумал он. Или птица ищет укрытия от непогоды.

Наконец Коппмейер добрался до крылечка. У входа, с южной стороны, снега намело не так много. Он распахнул дверь, протиснул свое могучее тело в переднюю и задвинул засов. Тут же воцарилась благословенная тишина, вьюга теперь казалась очень и очень далекой. В открытом очаге еще тлели угли, и от них расходилось приятное тепло. Лестница перед входом вела в спальню экономки. Священник шагнул вправо и двинулся в общую комнату, чтобы через нее пройти в свою каморку.

Он приоткрыл дверь, и его обдало сладким маслянистым запахом. Когда Коппмейер понял, откуда исходил тот запах, рот его тут же наполнился слюной. На столе посреди общей комнаты стоял горшочек, доверху наполненный свежеиспеченными пончиками. Андреас подошел ближе и легонько потрогал один из них. Лакомство даже еще не остыло.

Священник широко улыбнулся. Умница Магда, как всегда, обо всем позаботилась. Он предупредил ее, что задержится сегодня в церкви допоздна, чтобы лично заняться ремонтными работами. Андреас предусмотрительно прихватил с собой буханку хлеба и кувшин вина, однако экономка знала, что здоровяк вроде Коппмейера долго на этом не протянет. Потому она напекла ему пончиков, и вот они томились тут в ожидании своего избавителя!

Коппмейер зажег свечу от углей в очаге и уселся за стол, с радостью отметив, что пончики были густо намазаны медом. Пододвинул горшочек к себе поближе, взял одну из теплых булочек и с наслаждением откусил.

Вкус был восхитительный.

Священник медленно жевал и чувствовал, как в него возвращается тепло. Вскоре он расправился с первым пончиком и потянулся за следующим. Разломал мягкое тесто на кусочки и один за другим затолкал их в рот. В какой-то миг он почувствовал неприятный привкус, но сладкий мед его тут же перебил.

После шестого пончика Коппмейер все-таки сдался. Он в последний раз заглянул в горшочек – на дне еще оставались две булочки. Священник тяжело вздохнул, погладил себя по животу и понял, что переел. Затем направился в свою каморку, где сразу же забылся глубоким сном.

Боль дала о себе знать легкой дурнотой перед самым рассветом. Проклиная про себя свое обжорство, Коппмейер вознес молитву к Господу, прекрасно понимая, что чревоугодие относится к семи смертным грехам. Не исключено, что Магда заготовила тот горшочек на несколько дней. Но ведь пончики были такими вкусными! Что ж, божья кара в виде рвоты и резей в животе не заставила себя ждать. А нечего было объедаться посреди ночи! Вот и поделом…

Для таких вот случаев Коппмейер всегда держал наготове ночной горшок. Только священник собрался встать с кровати и облегчиться, как боли в животе усилились. Все тело словно пронзило иглами, Андреас захрипел и ухватился за край кровати. Потом он поднялся и, постанывая, заковылял в общую комнату. Там на столе стоял кувшин с холодной водой. Священник схватил его и осушил одним глотком, надеясь таким образом унять боль.