Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах

Потом в глазах у Магдалены потемнело, и она обмякла в ящике, который показался теперь мягкой периной. Последнее, что она успела услышать, это стук молотка по дереву.

Смерть бьется в двери… Страшный суд близится…

Брат Якобус мощными ударами забил в гроб новые гвозди.

Симона разбудил звонкий перепев колоколов, призывающий к лаудесу, утренней молитве бенедиктинцев. До поздней ночи лекарь зачитывался книгами из монастырской библиотеки, но, несмотря на это, мгновенно проснулся. Он торопливо вымыл лицо и руки ледяной водой в чаше возле кровати, затолкал в рот кусок подсохшего хлеба и поспешил на улицу. Бенедикта уже дожидалась его во дворе; настоятель объяснил ей, как добраться до липы Тассило. Вдвоем они вышли через ворота возле приходской церкви, слева расположились три замерзших источника под навесом. Вниз к долине вела узкая тропинка; сначала она тянулась вдоль стены, а затем свернула в сторону, и путники углубились в укрытый снегом лиственный лес. Было ужасно скользко, Симон несколько раз едва не упал и с руганью хватался за ветки теснившихся друг к другу деревьев. Далее вниз вела небольшая лестница с истоптанными ступенями, и в конце концов они вышли к тенистой поляне, посреди которой высилось дерево, такое огромное, каких прежде они никогда не встречали. И благоговейно перед ним замерли.

– Липа Тассило, – прошептал Симон. – «Древо» из Вессобруннской молитвы! Это наверняка то самое дерево! Во всяком случае, оно, несомненно, самое старое и примечательное в этом лесу, если не во всем Пфаффенвинкеле.

Липа состояла из четырех стволов, которые вырастали из единого массива и расходились затем в стороны. До самой верхушки было не меньше двадцати шагов. Зимой, без единого листочка, дерево напоминало тощую руку гигантской ведьмы, протянутую когтистыми пальцами к небу.

Симон огляделся по сторонам. Так же, как и вчера в тисовом лесу, он вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он окинул взглядом окружавшие их заросли, но ничего не заметил среди деревьев. Вдали высился монастырь, где-то журчал прикрытый льдом ручеек, и раздраженно закаркала одинокая ворона. Симон поднял голову и разглядел птицу среди ветвей липы. Она взмыла в воздух и улетела прочь. Над поляной сразу повисла зловещая тишина.

– Где-то здесь должен быть знак! – Бенедикта нарушила молчание и, задрав голову, шагнула к липе. – Может быть, наверху… Предлагаю вот что: я поищу внизу, а вы забирайтесь под кроны.

– Под кроны? – Симон проследил за ее взглядом. – Да там футов сорок, не меньше! Я шею себе сломаю.

– Бросьте вы! – мотнула головой Бенедикта. – Вам не придется лезть на самый верх. С тех пор как этот тамплиер что-то здесь спрятал, прошло все-таки несколько сотен лет. А тогда дерево было не таким высоким. Ну, allez hop !

Она опустилась на корточки и стала проверять корни и норы у подножия липы. Некоторое время Симон еще потоптался в нерешительности, затем вздохнул и принялся подыскивать удобное для восхождения место.

Кора обмерзла и стала скользкой, лекарь то и дело сползал вниз. И все же ему удалось наконец удержаться между стволами. Он подтягивался и осторожно перебирался с одной ветки на другую, останавливаясь при этом перед каждым дуплом. И, крепко ухватившись за ветку, свободной рукой шарил в отверстиях. Он хватал желуди и буковые орешки, которые белки запасли на зиму, прелую листву и склизкие грибы.

И больше там ничего не было.

Снова объявилась ворона. Она уселась на одной из ближайших веток и стала оттуда наблюдать за двуногим, который, видимо, искал в дуплах что-нибудь съестное. Симон чувствовал себя мальчишкой, которому приятель пообещал сокровище и который понял теперь, что его одурачили.

– Это бессмысленно! – крикнул он вниз. – Даже если тамплиер здесь что-нибудь и спрятал, вороны или сороки давно уже это растащили!

Он глянул вниз: Бенедикта все еще рылась в корнях.

– Посмотрите и на других стволах! – прокричала она Симону. – Нельзя сдаваться всего в шаге от цели!

Симон вздохнул. И с какой только стати женщины им без конца помыкают? И все-таки он повис на толстой ветке, тянувшейся к соседнему стволу, ухватился покрепче и начал медленно пробираться вперед. Бенедикта вдруг стала невероятно далекой, лишь пестрой точкой, почти слившейся с белизной снега. Симон впился пальцами в обледенелую кору. Если он сейчас сорвется, голова его разлетится, как мокрый снежок.

Наконец он добрался до второго ствола. Отсюда крона тянулась еще выше. Ветви показались довольно прочными, и Симон полез дальше, пока не смог в итоге обозреть всю долину.