Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

Дженни смахнула слезу.

– Думаю, я оказала ей услугу. Вы же слышали, как она говорила, что хочет воссоединиться с Патриком. Ну вот я и помогла ей, разве нет?

– Кэтчпул, – обратился ко мне Пуаро. – Помните, когда мы нашли кровь в номере 402 отеля «Блоксхэм», я говорил вам, что мадемуазель Дженни уже не спасти?

– Да.

– Вы думали, я решил, что она мертва, но вы меня не так поняли. Видите, я уже тогда знал, что Дженни не поможешь. И боялся, что она уже совершила ужасные дела, которые гарантировали ее скорую гибель. Вот что я имел в виду тогда.

– Я умерла вместе с Патриком, во всех смыслах, – тем же тоном сплошной безнадежности продолжила Дженни.

Я понимал, что у меня есть лишь один способ пережить этот ужас, а именно сконцентрироваться на вопросах логики. Решил ли Пуаро загадку? Похоже, что да, но я по-прежнему блуждал во тьме. Кто, например, убил Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса и для чего ему это понадобилось? Эти вопросы я задал Пуаро.

– А, – сказал он, улыбаясь с таким удовольствием, точно я напомнил ему о шутке, над которой мы когда-то смеялись вместе. – Я понимаю, в чем ваша трудность, mon ami. Вы долго слушаете разглагольствования Пуаро, и вдруг, когда до конца остается всего несколько минут, происходит еще одно убийство, и вы остаетесь без ответов, которых так долго ждали. Dommage.

– Пожалуйста, расскажите мне все сейчас, и пусть dommage на этом и кончится, – произнес я, как мог, настойчиво.

– Все довольно просто. Дженни Хоббс и Нэнси Дьюкейн сговорились, при поддержке Сэмюэла Кидда, убить Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса. Однако Дженни, сотрудничая с Нэнси, притворялась, будто участвует совсем в другом заговоре. Она позволила Ричарду Негусу считать себя его союзницей.

– По мне, это совсем не так уж просто, – сказал я. – И даже напротив, довольно сложно.

– Нет-нет, друг мой. Vraiment [59], это еще не все. Сейчас вам трудно примирить между собой две версии одной истории, но вам станет гораздо проще, если вы изгоните из своей памяти все, что Дженни рассказала нам в доме Сэмюэла Кидда, где мы ее навестили, – забудьте это совсем. Это была ложь, от первого слова до последнего, хотя не сомневаюсь, что некоторые элементы правды в ней все же присутствовали. Самая лучшая ложь всегда основывается на правде. Через минуту Дженни сама расскажет вам все как есть, ведь ей теперь нечего терять, а пока позвольте сказать вам заслуженный вами комплимент. Именно вы, и никто другой, помогли мне увидеть вещи в их истинном свете – там, на кладбище в Грейт-Холлинге, у церкви Всех Святых.

Пуаро повернулся к Дженни и сказал:

– Ложь, которую вы сказали Харриет Сиппель о том, что Патрик Айв якобы берет с прихожан деньги за сообщения от их любимых, которые скончались, и что Нэнси Дьюкейн приходила в его дом ночами именно за этим – в надежде получить весточку от своего покойного мужа Уильяма. Ах, сколько же раз Пуаро слышал эту гнусную, отъявленную ложь!.. Много, много раз. Вы сами на днях сообщили нам, мисс Хоббс, что выдумали эту ложь в минуту слабости, от ревности и обиды. Но это-то как раз и есть ложь!

Стоя у оскверненной могилы Патрика и Франсис Айв, Кэтчпул сказал мне: «А что, если Дженни Хоббс солгала про Патрика Айва не для того, чтобы навредить ему, а чтобы помочь?» Кэтчпул понял истинное значение факта, который никто никогда не оспаривал, а потому не обсуждал всерьез, и который я по этой причине оставил без внимания: страстную любовь Харриет Сиппель к своему покойному, рано умершему мужу Джорджу. Разве Пуаро не говорили о том, как сильно Харриет любила своего Джорджа? Или о том, что ранняя кончина Джорджа превратила Харриет из счастливой добросердечной женщины в злобное, завистливое чудовище? Трудно себе представить потерю столь ужасную, столь сокрушительную, чтобы она затмила собой всю радость, изгнала все хорошее из жизни человека. Oui, bien sür, я знал, что Харриет Сиппель понесла такую потерю. Я знал это наверняка, и потому ни разу даже не задумался об этом!

Знал я и то, что Дженни Хоббс так любила Патрика Айва, что оставила своего жениха и последовала за преподобным в Грейт-Холлинг, чтобы продолжать службу у него и его супруги. Такая вот жертвенная любовь: готовая служить и довольствоваться малым. Однако в историях, услышанных нами от Дженни и Нэнси, именно ревность первой выдвигалась в качестве причины, почему она сочинила ту ужасную ложь – она ревновала Патрика к Нэнси. Но этого не могло быть! В этом нет логики! Мы должны думать не только о физике, но и о психологии. Дженни не сделала попытки наказать Патрика за его брак с Франсис. Она спокойно приняла тот факт, что он стал принадлежать другой женщине, продолжала быть его верной служанкой, хорошо служила им обоим в доме викария, и Патрик и Франсис платили ей ответной привязанностью. Так почему же, после стольких лет жертвенной любви, больше похожей на служение, любовь Патрика Айва к Нэнси Дьюкейн вдруг побудила Дженни пустить о нем клеветнический слух, который положил начало цепи страшных событий, приведших к его гибели? Ответ простой: ни на что подобное его отношения с Нэнси ее не побуждали, да и побудить не могли. Не внезапный всплеск ревности и потаенного желания, так долго томившегося внутри, стали причиной того, что Дженни оболгала Патрика. Это было что-то совсем другое. Вы пытались – не так ли, мисс Хоббс, – помочь человеку, которого любили? Даже спасти его. Я понял, что это было именно так, едва услышал теорию моего проницательного друга Кэтчпула. Это же так очевидно, а Пуаро, он был просто imbécile [60], что не заметил этого раньше!