Хизер Гуденкауф - То, что скрыто

Я оставляю на столе деньги, и мы с Бринн выходим. На улице темно и промозгло.

– Значит, ты хочешь рассказать мне о нем? – вдруг спрашивает она. – Ведь ты поэтому меня позвала? На папу тебе наплевать. Ты хотела меня видеть, потому что нашла мальчика.

– Ничего подобного! – возражаю я. – Я очень волновалась за папу.

– Эллисон, прекрати! – сердито обрывает меня Бринн. – Тебе завидно, что я буду жить в родительском доме, а тебе нельзя покидать твой «дом на полдороге». Ты завидуешь мне, потому что у меня все нормально и мама с папой гордятся мной…

– Гордятся тобой? Как же! Они тебя стерли, так же как и меня… Ты разве еще не была дома?

Бринн морщится.

Я знаю, что должна заткнуться, но не могу.

– Они сняли все твои фотографии! Не только мои, Бринн. Твои тоже.

– Какая разница? – рассеянно бормочет Бринн, и я понимаю, что сильно обидела ее.

– Мне очень жаль, Бринн! – Я хватаю ее за рукав, чтобы она не уходила, и она шарахается от меня, но я успеваю заметить, что вся ее рука покрыта красными полосами.

– Тебе очень жаль?! – недоверчиво кричит она. – А знаешь, что я вижу каждую ночь, стоит мне закрыть глаза?

– Знаю… – тихо отвечаю я. – Я тоже ее вижу.

– Нет, – низким голосом, от которого кровь стынет в жилах, говорит Бринн. – Ты врешь! А сейчас хочешь, чтобы я увидела еще и мальчика? Ее брата? Хочешь, чтобы все ожило снова? – Она быстро-быстро трясет головой.

– Я хотела… я думала… – бормочу я. – Хотела рассказать тебе о Джошуа. Показать его тебе.

– А что дальше? – резко спрашивает она, когда мы идем по темной улице к ее машине.

– Думала, может, ты поможешь мне решить, что делать, – застенчиво говорю я.

– А ты подумай своей головой. – Она вдруг останавливается. – На самом деле у тебя только один выход!

Она говорит с таким напором, с такой внутренней убежденностью, что я невольно вскидываю на нее глаза. А Бринн действительно изменилась! Передо мной уже не та робкая тихоня, какой я ее запомнила пять лет назад.

– Я рада, что ты знаешь, что мне делать, Бринн, потому что сама я этого не знаю.

– Он счастлив? – спрашивает она.

– По-моему, да, – отвечаю я. – В общем и целом.

– Родители хорошо к нему относятся? Не обижают?

– Похоже, у него замечательные родители, – говорю я.

– Тогда в чем же дело, Эллисон? – Бринн достает из кармана куртки ключи от машины. – Он счастлив, его никто не обижает, у него замечательные родители. Почему ты хочешь испортить ему жизнь?

– Нет, ты не поняла, – говорю я. – Не хочу портить ему жизнь. Просто не знаю, что мне делать – бросить работу или…

– Или что, Эллисон? Оставаться рядом с ним? Что хорошего из этого выйдет? – Бринн поворачивается ко мне лицом подбоченясь. – Если честно, ты сейчас рассуждаешь как эгоистка.

– Эгоистка?! – Я недоверчиво качаю головой. – Бринн, у меня много недостатков, но как ты можешь называть меня эгоисткой? Разве я не сделала все, что в человеческих силах, чтобы облегчить тебе жизнь? – Я постепенно повышаю голос; прохожие украдкой косятся на нас. Я понижаю голос до шепота: – Мне приятно думать, что в конце концов хотя бы для него все закончилось хорошо. Разве тебе не хочется на него посмотреть? Разве не любопытно, каким он растет? – Похоже, мои слова не убеждают Бринн. – Ты только взгляни на него, и все! Приезжай завтра вечером в «Закладку». Он будет там. Тебе тоже полегчает… Обещаю!

Бринн долго смотрит на меня.

– Эллисон, я заеду в магазин и посмотрю на него, – говорит она наконец. – Но и все. Не желаю больше ни во что впутываться.

– Спасибо. – Я размышляю, обнять ее или нет, и решаю не обнимать. – Тогда до завтра… Спасибо, что пришла.

– М-да… посмотрим, хорошо ли ты придумала. – Она поворачивается ко мне спиной.

Когда она стала такой холодной? Неужели жизнь так ожесточила ее? Что же я с ней сделала?!

– Ты помнишь Мыша? – кричу я ей вслед, и она вдруг замирает на месте. Правда, по-прежнему спиной ко мне.

Несколько минут она стоит без движения, а потом поворачивается.

– Угу, – говорит Бринн. – Я помню Мыша.

Я и правда его помню. Сейчас-то, конечно, смешно, но Мыш стал, если можно так выразиться, моим первым домашним питомцем. Отец часто ездил в командировки и привозил нам из отелей сувениры: флакончики шампуней и лосьонов и маленькие, узкие кусочки мыла. Мне было года четыре; и вдруг мыло словно ожило у меня перед глазами. С тех пор я повсюду таскала его с собой в кармане и понарошку скармливала ему кусочки сыра. Я назвала его Мышом, и мы были неразлучны. Вечером я клала его рядом с собой на подушку и держала рядом днем, когда играла. Мать только закатывала глаза и приказывала немедленно убрать мыло с обеденного стола, а отец, увидев моего любимца, хохотал и говорил, что примет с ним душ.