Хизер Гуденкауф - То, что скрыто

Джошуа Келби – миниатюрная копия мальчика, в которого я влюбилась.

Хотя спиртное гораздо лучше всяких антидепрессантов помогает забыть ту ночь, когда Эллисон рожала, я до сих пор помню, как возвращалась домой и как Эллисон звала меня. Лил проливной дождь, который смыл ил и грязь с берега реки. Мне было очень плохо; ватные ноги тряслись. И все же я бежала к дому. Я твердила себе: только бы добраться до дому. Я почти забыла то, чему только что была свидетельницей; я не хотела ничего знать. Хотела одного: чтобы все закончилось. По-другому нельзя. И в то же время я понимала: все только начинается.

Пока я добежала до дому, я промокла насквозь; меня била крупная дрожь. Стоя на пороге, оглянулась на задний двор и увидела, что ко мне идет Эллисон. Через каждые несколько секунд она останавливалась, хваталась за живот и сгибалась пополам. Я понимала, что должна подойти к ней, помочь вернуться домой, но в тот миг я искренне ненавидела сестру. Я ненавидела все, связанное с ней, ненавидела ее за то, что она такое совершенство, такая умная, такая красивая. Ненавидела за то, что она забеременела и не сомневалась в том, что я сохраню ее тайну. Кроме нас с Эллисон никто никогда не узнает о новорожденной девочке, никто не узнает о том, что она существовала! Но больше всего я ненавидела сестру за то, что не сомневалась: ей и сейчас все сойдет с рук. Она снова будет идеалом и совершенством, вернется к прежней жизни, ни разу не оглянувшись. Я отвернулась от нее, стряхнула с ног промокшие теннисные туфли и с силой распахнула дверцы чулана, в котором у нас хранились полотенца.

Заскрипела сетчатая дверь; несмотря на шум дождя, который бил в окна, я услышала, как Эллисон слабо зовет меня:

– Бринн, пожалуйста, подойди ко мне!

«Не ходи, – велела я себе. – Она сама во всем виновата. Пусть сама и разбирается».

– Бринн! – снова позвала она. Я слышала в ее голосе страх. – Что-то не так… Бринн, пожалуйста, помоги мне!

«Не обращай внимания , – снова велела себе я. – Иди к себе в комнату и закройся там. Притворись, будто ничего не было». Я уже наполовину поднялась на второй этаж, когда услышала глухой стук, как будто кто-то ударился о землю. «Оставь ее. Она поступила бы с тобой именно так! »

Ее стоны доносились из кухни, и я села на ступеньки. Закрыла уши руками и начала раскачиваться взад-вперед. « Не спускайся, не надо , – снова и снова внушала себе я. – Оставь ее там. Она не твоя сестра, она чудовище!»

Вдруг стоны прекратились, и остался только шум дождя, который все барабанил и барабанил по крыше. Я навострила уши, желая услышать хоть что-нибудь, хоть какой-то звук из кухни. Тишина. И вдруг до меня дошло – как будто дождь наконец достучался. Правда ударила в меня как молния – несколько раз в одно и то же место. Кто чудовище?! Кто чудовище?! Я быстро встала, сбив со стены фото, на котором Эллисон получала очередную награду, а рядом с ней сияли счастливые родители. Снимок полетел вниз и приземлился картинкой вниз у подножия лестницы.

– Эллисон! – закричала я. – Эллисон!

Я сбежала вниз, на кухню. Она лежала на плиточном полу и пыталась стащить с себя трусы. Лицо у нее было белое, и она едва сумела приподнять голову. Ее глаза молили: «Прошу тебя!» Голоса у нее не было, она даже не могла кричать от боли. «Она умрет», – подумала я. Родители найдут нас на кухне: мертвую Эллисон, посиневшую, полуголую, окровавленную. И меня, которая сидела рядом и ничего не сделала…

– Это плацента, – с трудом прошептала Эллисон, и я вздохнула с облегчением.

Все будет хорошо. Она не умрет! Все почти закончилось.

Эллисон слабо застонала. Я увидела, как из нее что-то выходит, и подставила влажное полотенце, чтобы это принять.

– Все хорошо, Эллисон, – сказала я сквозь слезы. – Я здесь.

После того как я родила девочку, после того как Бринн собрала окровавленные простыни и пошла вниз выкинуть их, после похода к реке я снова почувствовала схватки. Я ждала, что у меня между ногами появится красноватая плацента, но показалась вовсе не плацента. Я усиленно моргала глазами, вытирала пот со лба. Посмотрела на часы на микроволновке и увидела, что почти четверть десятого. Нет, сказала я себе. Не может быть! Безумие какое-то… Если уж то, что я увидела, меня не убедило, то убедил громкий плач, исходящий от предполагаемого последа. Ребенок! Крошечный мальчик с острым подбородком и вздернутым носиком, таким же, как у Кристофера. Бринн, опустившись рядом со мной на колени, приняла малыша, когда он вышел из меня, и недоверчиво вскрикнула.