Хизер Гуденкауф - То, что скрыто

Месяц назад Девин навестила меня в тюрьме. Я бегала по двору; в июльскую жару бетон плавился. Я чувствовала, как жар проникает сквозь подошвы теннисных туфель, сквозь носки. Тяжело дыша, я смотрела, как Девин стремительно приближается ко мне. На ней был серый костюм, который она носит как форму, и туфли на высоком каблуке. Я ни разу в жизни не носила туфли на высоком каблуке, ни разу не была на танцах в школе, так и не побывала на выпускном балу…

– Эллисон, хорошая новость! – сказала она мне вместо приветствия. – Твое дело передано в комиссию по условно-досрочному освобождению. На следующей неделе тебя вызывают на заседание.

– Условно-досрочное освобождение? – Я застыла, точно громом пораженная. – А ведь прошло всего пять лет! – Я даже думать не смела о том, что могу выйти раньше срока.

– Учитывая твое примерное поведение и шаги, предпринятые тобою к исправлению, ты подходишь для условно-досрочного освобождения. Разве не здорово? – Она смерила мое озабоченное лицо пытливым взглядом.

– В самом деле, хорошая новость, – ответила я – в основном потому, что именно это она хотела от меня услышать. Как я могла объяснить ей, что, привыкнув к заключению, к ужасной еде, к зверским условиям, примирившись с тем, как и почему я попала в тюрьму, я в самом деле обрела покой? Мне не нужно было планировать будущее. В тюрьме все решали за меня. Меня ждали десять долгих лет простого существования.

– Нам нужно подробно обсудить то, о чем тебя, скорее всего, спросят на комиссии. Самое важное, чтобы ты выразила раскаяние.

– Раскаяние? – переспросила я.

– Раскаяние, сожаление, – сухо пояснила Девин. – Ты должна убедить их в том, что сожалеешь о своем поступке. Если ты этого не сделаешь, тебя ни за что не освободят досрочно. Ты можешь так сказать? Можешь выразить раскаяние в том, что бросила новорожденную дочь в реку? – спросила она. – Ты ведь раскаиваешься, разве не так?

– Да, – не сразу ответила я. – Я могу сказать, что раскаиваюсь.

И я сказала. Я сидела за столом; члены комиссии перечитывали мое дело. Меня похвалили за хорошее поведение. Я работала в тюремной столовой, заочно окончила среднюю школу и набрала достаточное количество баллов для поступления в колледж. Члены комиссии выжидательно смотрели на меня.

– Мне жаль, – сказала я. – Мне очень жаль, что я причинила боль своей малышке, и мне очень жаль, что она умерла. Я совершила ошибку. Ужасную ошибку… мне хотелось бы повернуть время вспять!

Родители на слушание не приехали; я боялась, что из-за этого меня не освободят. Уж раз мои родители не пожелали приехать и поддержать меня, значит, рекомендовать меня к условно-досрочному освобождению ни в коем случае нельзя. Но Девин велела мне не беспокоиться; с членами комиссии беседовала бабушка, и меня, скорее всего, освободят.

– Главное – твое поведение в тюрьме и то, что ты встала на путь исправления. – Девин оказалась права. Она всегда права. Комиссия по условно-досрочному освобождению приняла единогласное решение освободить меня.

За ужином я знакомлюсь с соседкой, Би, героиновой наркоманкой, которая проходит курс реабилитации. За столом нас всего пять. Остальные работают или занимаются другими видами деятельности, одобренными комиссией. Мне интересно узнать, кем работают мои соседки, – очень хочется поскорее начать зарабатывать хоть немного, – но я боюсь спрашивать о чем-либо и вообще подавать голос. Все шарахаются от меня как от зачумленной. Кроме Би, конечно. Ей как будто все равно, кто я и что совершила. А может, она еще не слышала самые отвратительные подробности. У Би худое, рябое лицо наркоманки и тяжелые черные глаза, которые как будто видели и ад, и кое-что похуже. А еще у нее сильные руки; похоже, она способна из кого угодно выбить дурь. Поэтому с Би предпочитают не связываться. Конечно, в «Доме Гертруды» любое насилие под запретом. Тем не менее Би охотно рассказывает всем о своем первом дне в «Доме Гертруды».

– Две дамы поспорили, чья очередь звонить по телефону. Кстати, после этого здесь специальный список завели. И вот одна – она отсидела за растрату – как врежет второй по морде телефоном! – Би весело смеется. – Кровищи было! И зубы по всей гостиной… Помнишь, Олин? – спрашивает она, тыкая вилкой в зеленую фасоль.

– Еще бы не помню, – сухо отвечает Олин. – Не очень-то приятное было зрелище. Пришлось вызвать полицию.

– Ага, а меня, из-за того, что я была новенькой, заставили вытирать кровь и сметать зубы. – Би передергивает.