Ларс Кеплер - Песочный человек

– Да, – ответил Андерс, пытаясь сообразить, что последует дальше.

– Что вы можете сказать о Юреке Вальтере?

Юрек Вальтер, подумал Андерс. Только ли в Вальтере дело? Он расслабился, и ему удалась суховатая интонация:

– Я не имею права обсуждать конкретных пациентов.

– Вы разговариваете с ним? – Взгляд серых глаз гостя сделался острым.

– У нас в закрытом отделении не практикуется диалоговая модель терапии. – Андерс провел рукой по коротко стриженным волосам. – Но пациенты, естественно, разговаривают…

Комиссар наклонился вперед:

– Вам известно, что апелляционный суд наложил на Юрека Вальтера ограничения, так как посчитал его особо опасным?

– Да, – кивнул Андерс, – но заключение предлагает только одну точку зрения. Я как лечащий врач должен постоянно решать, насколько подобные ограничения соотносятся с медикаментозным лечением.

Комиссар дважды кивнул и сказал:

– Он просил вас отправить письмо, верно?

Андерс на какое-то мгновение перестал понимать, что происходит, потом напомнил себе, что сейчас именно он принимает решения касательно пациентов закрытого отделения.

– Да, я отправил письмо, – сказал он. – Рассудил, что доверие между нами – это важно.

– Вы читали письмо, прежде чем его отправить?

– Да, естественно… Он знал, что я должен это сделать, тут нет ничего удивительного.

Серые глаза полицейского потемнели, зрачки расширились.

– Что там было?

Андерс не знал, вошла ли Петра, но у него было такое ощущение, что она стоит у него за спиной и смотрит на них.

– Не помню точно, – сказал он и с неудовольствием почувствовал, что краснеет. – Официальное письмо в адвокатскую контору… Я посчитал, что обратиться к адвокату – гражданское право Вальтера.

– Ясно, – ответил комиссар, не спуская с него глаз.

– Вальтер хочет, чтобы адвокат посетил его в изоляторе и объяснил, существует ли вероятность, что апелляционный суд предоставит ему возможность отпуска из больницы… примерно этого он хотел… и что он в этом случае… возможно ли заключение такого рода… он хотел адвоката, который защищал бы его права.

В гостиной стало тихо.

– Какой адрес? – спокойно спросил комиссар.

– Адвокатская контора “Русенхане”… абонентский ящик в Тенсте.

– Сможете воспроизвести точные формулировки из письма?

– Я прочитал его всего один раз, оно было, как я уже говорил, очень вежливым и официальным… хотя там было прилично описок.

– Описок?

– Скорее всего, дислектических, – пояснил Андерс.

– Вы обсуждали это письмо с Роландом Брулином?

– Нет. Зачем?

Йона вернулся в машину и поехал в Стокгольм. Позвонил Анье, попросил ее поискать адвокатскую контору “Русенхане”.

– Ты, случайно, не забыл, сколько сейчас времени?

– Сколько времени, – повторил Йона. Мысли перескочили на Мари Франсен, которую застрелили всего несколько часов назад. – Я… Прости. Это можно сделать завтра.

Анья закончила разговор раньше, чем Йона это сообразил. Всего через пару минут она перезвонила.

– Нет никаких Русенхане, – объявила она. – Ни адвокатской конторы с таким названием, ни адвоката с такой фамилией.

– Есть номер почтового ящика, – настаивал Йона.

– Да, в Тенсте, я его нашла, – мягко ответила она. – Но он аннулирован, и адвоката, который его арендовал, не существует.

– Понятно…

– Русенхане – это вымерший дворянский род.

– Прости, что позвонил так поздно.

– Я пошутила. Ты можешь звонить мне, когда захочешь, мы же скоро поженимся…

Адрес – след, который никуда не ведет, подумал Йона.

Ни абонентского ящика, ни адвокатской конторы, ни фамилии.

Йона подумал: странно, что Андерс Рённ назвал Вальтера дислектиком.

Я видел, как он пишет.

То, что Рённ принял за дислексию, возможно, стало последствием долговременного приема лекарств.

Мысли снова вернулись к Мари Франсен, которую убила Сусанна Йельм. И теперь одна маленькая девочка ждет маму, которая никогда больше не вернется домой.

Мари не должна была высовываться вперед – но комиссар знал, что сам мог бы допустить ту же ошибку, не сиди выучка так глубоко в нем. И тогда его застрелили бы. Как отца.

Может быть, дочка Мари, Эльса, уже все знает. И мир никогда больше не будет таким, как прежде. Когда Йоне было одиннадцать, его отца застрелили из дробовика. Его отцу, полицейскому, всего-то надо было войти в квартиру, где происходила семейная ссора. Йона по нескольку раз в день вспоминал, как он сидел в классе – и вошел директор, попросил его выйти в коридор. И мир никогда больше не был таким, как прежде.