Оливер Пётч - Дочь палача

Новый удар пришелся в незащищенный бок повыше почки, и Симон снова скорчился, хватая воздух.

– Ни черта вы не переедете! Хотите на улицах попрошайничать, или что? Магдалена выйдет за моего кузена в Штайнгадене, это уже решено. А теперь спускайся.

Куизль потряс лестницу. У Магдалены побледнело лицо.

– За кого я выйду? – спросила она бесцветным голосом.

– За Ганса Куизля из Штайнгадена, хорошая партия, – проворчал палач. – Мы уже пару недель назад все обсудили.

– И ты вот так вот просто швыряешь мне это здесь в лицо?

– Когда-нибудь мне так и так пришлось бы тебе сказать.

Еще один соломенный тюк полетел палачу в голову, так что тот покачнулся и с трудом устоял на ногах. В этот раз увернуться не удалось. Несмотря на боль, Симон невольно хмыкнул. Магдалена была такой же проворной, как и отец.

– Ни за кого я не выйду, – закричала она сверху. – Уж точно не за жирного Ганса из Штайнгадена. У него изо рта воняет, и зубов не осталось! Я останусь с Симоном, если хочешь знать!

– Упрямая девка, – прорычал палач.

Но, похоже, он хотя бы отказался от намерения силой потащить свою дочь домой. Якоб двинулся к выходу. Когда он открыл дверь, в сарай ворвался утренний свет. Палач задержался в проеме.

– Кстати, Йоханнеса Штрассера нашли мертвым, в сарае в Альтенштадте, – пробормотал он, стоя в дверях. – На нем тоже отметина. Служанка в трактире Штрассера рассказала. Пойду, взгляну на него. Если хочешь, Симон, можешь присоединиться.

И вышел в прохладное утро. Лекарь немного помедлил. Он взглянул вверх на Магдалену, однако она с плачем зарылась в солому.

– Мы… мы поговорим еще, – прошептал он в ее сторону и заковылял за палачом.

Долгое время они шли молча. Они прошли пристани, от которых уже в это время отчаливали плоты, и добрались до дороги в Альтенштадт. Оба намеренно избегали идти прямиком через город, они хотели побыть в одиночестве. Здесь, на узкой тропинке, огибающей городские стены, им не встретилось ни души.

Только сейчас Симон решился заговорить. Он долго все обдумывал и тщательно выбирал слова:

– Мне… очень жаль, – начал он, запинаясь. – Но это правда, я люблю вашу дочь. И смогу о ней позаботиться. Я ведь учился, пусть и не до конца. Но и этого хватит, чтобы зарабатывать заезжим врачом. А со всеми знаниями вашей дочери…

Палач остановился и с возвышенности оглядел долину, по которой до самого горизонта тянулись леса.

– Ты вообще представляешь, каково это, зарабатывать там, в большом мире, каждый день на хлеб? – перебил он Симона, не сводя глаз с горизонта.

– Я уже поскитался с отцом, – возразил Симон.

– Он заботился о тебе, и за это ты навеки должен быть ему благодарен, – сказал Куизль. – А теперь ты будешь один. Тебе придется кормить жену и детей. Придется таскаться от ярмарки к ярмарке, и, подобно шарлатану, втюхивать свои дешевые настои. Тебя будут забрасывать гнилой капустой, над тобой начнут издеваться крестьяне, которые ни черта не смыслят в лечебном деле. А ученые врачи сделают все, чтобы тебя скорее вышвырнули, не успеешь ты и носа в городе показать. Дети твои помрут от голода. Ты этого хочешь?

– Но нам с отцом всегда платили…

Палач сплюнул.

– То было в войну, – продолжил он. – Во время войны всегда есть чем заняться. Конечности рубить, раны маслом заливать, трупы таскать и известь на них сыпать… Теперь война закончилась. Больше нет армий, к кому можно было бы пристроиться. И вот за это я Господу благодарен!

Куизль снова двинулся в путь. Симон отставал от него на несколько шагов. Они некоторое время шли молча.

– Мастер Куизль? – спросил потом Симон. – Можно спросить у вас кое-что?

Палач не останавливался и говорил, не оборачиваясь.

– Чего тебе?

– Я слышал, вы не всегда жили в Шонгау. Вы уехали из города, когда вам было столько же лет, сколько мне сейчас. Для чего? И почему потом вернулись?

Куизль снова остановился. Они почти обошли город. Вправо уходила дорога на Альтенштадт, по которой медленно тащилась повозка с запряженным в нее волом. Позади до самого горизонта простирались леса. Якоб молчал так долго, что Симон решил уже, что не получит ответа. Наконец палач заговорил:

– Я не хотел работы, которая вынудила бы меня убивать, – сказал он.

– И что вы вместо этого делали?

Якоб Куизль тихо рассмеялся:

– Я таки убивал. Без разбора и без цели. Мужчин. Женщин. Детей. Я голову тогда потерял.

– Вы были… наемником? – осторожно спросил Симон.

Палач снова надолго замолчал, прежде чем ответить.