Филлис Джеймс - Убийство в теологическом колледже

– Все сидевшие вчера вечером за столом прекрасно поняли, и я не стал исключением, что архидьякон вам не нравился, – сказал Дэлглиш. – Почему?

Такого начала Арбетнот никак не ожидал. «Наверное, – подумала Кейт, – он предполагал известный в научной среде сценарий: безобидные личные вопросы, подводящие к более серьезным». Он не сводил с Дэлглиша глаз и молчал.

Казалось, с этих неподвижных губ не слетит никакого ответа, но когда молодой человек открыл рот, его голос прозвучал спокойно.

– Я бы предпочел не отвечать. Разве не достаточно того, что он мне не нравился? – Он сделал паузу, а потом продолжил: – Более того, я его ненавидел. И ненависть переросла в навязчивую идею. Сейчас мне все понятно. Возможно, я перенес на него ту ненависть, которую не мог позволить себе испытывать к кому-то или чему-то другому, к человеку, месту или организации. – Он выдавил жалкую улыбку. – Будь здесь отец Себастьян, он бы сказал, что я потакаю своей прискорбной одержимости любительской психологией.

– Мы знаем, что отца Джона осудили, – сказала Кейт на удивление ласковым голосом.

Привиделось ему или нет, но Дэлглишу показалось, что напряжение в руках Рафаэля немного ослабло.

– Конечно, как же я не догадался. Вы, как я понимаю, нас всех уже проверили. Бедный отец Джон. Где уж ангелу-хранителю тягаться с полицейским компьютером. Зато вы теперь знаете, что Крэмптон был одним из главных свидетелей обвинения. Именно он, а не присяжные, засадил отца Джона в тюрьму.

– Присяжные не сажают в тюрьму. Это делает судья, – сказала Кейт и добавила, словно испугавшись, что Рафаэль грохнется в обморок: – Почему бы вам не присесть, мистер Арбетнот?

После секундного колебания он сел на стул и сделал явную попытку расслабиться.

– Люди, которых кто-то ненавидит, не должны позволять себя убивать. Это дает им несправедливое преимущество. Я его не убивал, но чувствую себя так, словно сделал это.

– Тот отрывок из Троллопа, который вы зачитывали вчера за ужином, ваш выбор? – спросил Дэлглиш.

– Да. Мы всегда сами выбираем, что читать.

– Совершенно другой архидьякон, другой век, – проговорил Дэлглиш. – Честолюбивый человек преклоняет колени перед умирающим отцом и просит прощения за то, что желает ему смерти. Мне показалось, что архидьякон принял этот отрывок на свой счет.

– Так и было задумано.

Снова повисло молчание, а потом Рафаэль сказал:

– Меня всегда занимал вопрос, почему он так неистово преследовал отца Джона. Не то чтобы архидьякон сам был гомосексуалистом и подавлял желание, боясь разоблачения. Но теперь я знаю: он просто косвенно искупал собственную вину.

– Вину за что? – поинтересовался Дэлглиш.

– А этот вопрос, думаю, вам лучше задать инспектору Джарвуду.

Дэлглиш решил сейчас не продолжать разговор в этом русле. К Джарвуду у него была тьма вопросов. Пока инспектор не будет готов к беседе, коммандеру придется действовать почти наугад.

Он спросил у Рафаэля, чем именно тот занимался после окончания повечерия.

– Сначала я пошел к себе. Предполагается, что после повечерия мы храним молчание, но это не обязательное правило. Обратиться друг к другу можно. Мы не траппистские монахи [13], но обычно действительно расходимся по своим комнатам. Я читал и писал сочинение до половины одиннадцатого. Выл ветер – да вы и сами знаете, сэр, вы же здесь были, – и я решил пойти в главный корпус проведать Питера, Питера Бакхерста. Он переболел инфекционным мононуклеозом, и до полного выздоровления еще далеко. Я знаю, что Питер ненавидит грозы – не молнии, не гром и не проливной дождь, а завывания ветра. Понимаете, когда ему было семь, в соседней комнате умерла его мать. И в ту ночь был сильный ветер.

– А как вы попали в главный корпус?

– Как обычно. Я живу в комнате номер три в северной галерее. Я прошел через раздевалку по коридору и поднялся по лестнице на третий этаж, где в задней части здания у нас изолятор. Питер там спит вот уже несколько недель. Само собой, он не хотел быть один, и я сказал, что могу остаться на всю ночь. В изоляторе есть вторая кровать, на которой я и заснул. Я попросил у отца Себастьяна разрешения покинуть колледж после повечерия, так как обещал присутствовать на первой литургии своего друга. Это в церкви на окраине Колчестера. Но я не хотел оставлять Питера и решил, что поеду рано утром. Служба все равно не начинается раньше десяти тридцати, поэтому я был уверен, что успею.

– Мистер Арбетнот, а почему вы мне об этом не рассказали утром в библиотеке? – поинтересовался Дэлглиш. – Я спрашивал, выходил ли кто-нибудь из комнаты после повечерия.