Сирил Хейр - Смерть в аренду

– Где ты это взял? – спросил он.

– Рыбак принес сегодня утром. Нашел прошлой ночью чуть ниже уровня полной воды примерно в ста метрах к востоку от гавани. Ты знаешь, приливом все сносит в ту сторону. Я записал его показания, за достоверность не ручаюсь. – Главный констебль достал из кармана сложенный лист протокола. – Но здесь ничего, кроме его рассказа. Она могла пролежать в воде несколько дней, возможно, неделю, трудно сказать. Все это время был сильный прилив и дул северо-западный ветер, помогавший ему.

– Я очень тебе признателен, – проговорил инспектор. – Это может быть весьма ценным. Останешься выпить чашку чая?

Главный констебль покачал головой.

– Пора идти, – сказал он. – Надеюсь, я немного тебе помог. Боюсь, дело тебе досталось запутанное. Пока.

Когда дверь за ним закрылась, Маллет бросил книжицу в руки сгоравшего от нетерпения Франта.

– Вещественное доказательство номер один! – воскликнул он. – Что вы скажете?

Франт посмотрел на нее.

– Паспорт? – удивился он и открыл потерявшую цвет обложку. – Паспорт Колина Джеймса!

– Именно так, – подтвердил инспектор. – Тот самый, что был украден у нашего утреннего друга три месяца назад. Он в очень плохом состоянии, но имя, слава богу, можно прочитать. А сейчас откройте страницу семь.

Франт открыл.

– Страницы слиплись, – заметил он, – но то, что внутри, не испорчено водой.

– Совершенно верно, и нам, можно сказать, повезло. Что вы там видите?

– Печать, поставленная властями в Дьеппе, и дата тринадцатое ноября.

– Что-нибудь еще?

– Да, здесь есть отметка. Булонь и дата августа. Должно быть, это подлинный маршрут мистера Джеймса.

– Что-нибудь еще?

Франт рассмотрел паспорт более внимательно.

– Больше ничего, – объявил он.

– Больше ничего, – задумчиво повторил Маллет. – И о чем это вам говорит, Франт?

– О том, что Джеймс, как мы знаем, отправился во Францию и вернулся оттуда уже не Джеймсом.

– Да.

– Он вернулся под своим собственным именем или, во всяком случае, под иным, и на это имя у него был другой паспорт.

– Не исключено, что он может быть профессиональным вором паспортов.

– Значит, – продолжил Франт, – не имея больше надобности в личности Джеймса, он выбросил паспорт за борт, как только пароход прибыл в гавань. Может быть, он боялся личного досмотра в Дувре и хотел быть уверенным, что его при нем не обнаружат.

– Короче говоря, – заключил Маллет, – Джеймс в Англии. Его путешествие во Францию – всего лишь попытка замести следы. Как только цель была достигнута, он вернулся назад. Но когда, Франт, когда? По словам главного констебля, паспорт находился в воде в течение нескольких дней или только нескольких часов.

– Может быть, Фэншоу знает ответ, – предположил сержант.

– Но у нас нет особых причин считать, что на этот раз они пересекли пролив вместе. Конечно, такая возможность существует.

– Существует и другая возможность. Джеймс мог вообще не возвращаться из Франции, а отдать свой паспорт Фэншоу или какому-то другому сообщнику, попросив подбросить его нам, чтобы мы думали, будто он вернулся.

Маллет покачал головой.

– Нет, – возразил он. – Если бы он это сделал, то позаботился бы о том, чтобы паспорт обязательно попал нам в руки – оставил бы на борту, например, и тогда стюард уж точно увидел бы его. Но паспорт был обнаружен по чистой случайности. Повторяю, Джеймс в Англии. Больше нельзя перекладывать ответственность на парижскую полицию. Это наша задача – найти его.

Маллет подергал себя за усы и добавил:

– Но я не ударю палец о палец, пока мне не принесут чай. Я умираю с голоду.

Суббота, 21 ноября

– Что за нелепость?

Сьюзен Дженкинсон, проводившая нежным язычком по отвороту конверта, на котором только что написала адрес, оторвала взгляд от письменного стола.

– Какая нелепость, папа? – спросила она. – Войди же и не сверкай на меня глазами в дверях. Здесь ужасный сквозняк. Я боюсь, Ганди простудится.

Джеймс Дженкинсон, генерал-майор в отставке, кавалер ордена Бани III степени и ордена Индийской империи III степени, несмотря на свой огненный взор и плацпарадный голос, был вышколенным родителем. Он робко вошел в комнату дочери и закрыл за собой дверь.

– Ума не приложу, почему ты дала такое несуразное имя этой собаке, – проворчал он, показав на невзрачную дворняжку, дремавшую перед камином.

– Сейчас, когда он оброс, это действительно звучит немного глупо, – согласилась дочь. – Но сначала он был страшно облезлый и голенький, и казалось, только это имя подходило бедняжке. Кроме того, это имя удобно выкрикивать. Если ты настаиваешь, я буду звать его Уинстон, но, по-моему, он не станет откликаться.