Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак

Симон прошел в общую комнату, склонился над тазом и принялся смывать грязь с лица, а Петер с Паулем затеяли у него под ногами драку из-за деревянного волчка.

– В общем-то именно этого и желал приор, – проговорил лекарь и тряхнул мокрыми волосами. – Новый монастырь. Для этого они с библиотекарем и переплавляли все дароносицы, золотые кубки и серебряные ларцы: чтобы скопить денег на строительство.

– Но они-то ничего уже не получат. Солдаты Вартенберга еще на рассвете вывезли этих двоих в Вайльхайм. Скоро над ними устроят процесс. – Магдалена поджала губы. – Судя по тому, что отец рассказывал про этого мастера Ганса, скоро они молить будут о смерти.

– А Непомук? – задумчиво бросил Симон.

Магдалена протянула мужу сухое полотенце и подмигнула.

– Настоятель пообещал, что похлопочет о его освобождении. Пытки пока прекратили. Отец уже отправился в Вайльхайм, чтобы лично сообщить Непомуку весть. Старый лис воспользовался общим переполохом и удрал, его ведь до сих пор разыскивают. – Она улыбнулась. – Но брат Маурус настаивает на том, чтобы его перестали преследовать из-за убитого охотника. Остальные стражники, судя по всему, признались, что сами подстрелили своего приятеля из арбалета.

– Так, значит, Маурус останется настоятелем? – спросил Симон.

– Ну, приор уже вряд ли им станет. А больше оспорить его назначение некому.

– Так или иначе, а мы здесь тоже надолго не задержимся.

Симон натянул старый, еще мокрый после вчерашнего дождя сюртук и влез в сапоги с отворотом: носки у них немного обгорели.

– Но мне нужно еще кое-что уладить, – проговорил он. – Давно следовало это сделать, да как-то потом сразу все навалилось… Я скоро вернусь. Обещаю.

Он улыбнулся на прощание и скрылся за дверью.

– Симон!

Магдалена подобрала юбку и бросилась за ним в сад. Но Фронвизер уже шагал по мокрой, затянутой легким туманом тропе в сторону монастыря.

– Постой! Я еще не все тебе сказала! Мы…

Она лишь вздохнула и, махнув рукой, оглянулась на детей, которые устало потирали глаза после драки.

– Папа ваш, наверное, никогда не изменится, – проговорила она и потрепала малышей. – Сам виноват. Пусть не жалуется, что я сразу не сказала. А мы помолчим до поры о времени, правда ведь?

Дети обняли ее за ноги, и Магдалена почувствовала тугой комок в животе. Она мечтательно улыбнулась и вернулась в дом.

Пусть церковь сгорела дотла, а Магдалена сегодня же поставит свечку святой Вальбурге. [22]

Симон поднимался шаткой походкой к Святой горе, которая под ясным небом казалась громадной кучей угля.

Пожар хоть и потушили, но над останками монастыря по-прежнему поднимались столбы дыма; от многих построек остались лишь черные скелеты. Среди них сновали монахи и местные жители в поисках пригодных к использованию вещей. Аптека и мастерская Виргилиуса тоже стали добычей огня. Возле некоторых строений стояли ремесленники: они осматривали повреждения и, судя по всему, подсчитывали, сколько потребуется камня, досок, гвоздей и штукатурки, чтобы отстроить все заново. Для монастыря пожар был настоящим бедствием, однако для местных жителей, разоренных войной, его восстановление станет рогом изобилия. Деньги польются рекой – и что до того, что деньги эти добыты за счет переплавленных реликвий?

«Тоже своего рода чудо, – подумал Симон. – Быть может, сам Господь пожелал так, чтобы святыни таким вот образом снова послужили народу».

Наконец лекарь добрался до своей цели. Впереди показался госпиталь, который всего неделю назад был зловонной конюшней. Симон отметил с облегчением, что повреждения здесь довольно незначительны. Местами обгорела кровля, и перед входом дымилось еще несколько угольных куч, но больные, вероятно, уже лежали на своих койках.

Симон шагнул к двери, но та неожиданно распахнулась, и на лекаря уставился с удивлением Якоб Шреефогль.

– Так это вы? – с улыбкой произнес патриций. – Мне рассказали, что вчерашней ночью вы свалились без чувств. Я не рассчитывал увидеть вас так скоро.

– Я так смотрю, мне здесь и делать нечего.

Симон одобрительно покивал и вошел в просторное, хорошо проветренное помещение. Пол начисто вымели и расстелили свежий тростник, человек двадцать больных дремали на койках, и вид у всех был вполне ухоженный. Повязки и компрессы им, судя по всему, недавно поменяли.

– А вы уверены, что не хотите продать свою гончарню и попробовать себя в качестве лекаря? – спросил Симон, искренне изумленный. – У вас настоящий талант к этому делу.