Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак

Он все утро провел у кровати юного Виттельсбаха, но лихорадка так и не отступила. Хуже того, как и у прочих пациентов, лекарь обнаружил на груди мальчика красные точки, столь подробно описанные в книге Джироламо Фракасторо. Симон уже выяснил, что смертность от тифа среди детей была особенно высокой, а потому и собственные шансы его на жизнь резко сокращались. Во всяком случае, непохоже, чтобы граф Вартенберг впустую угрожал повесить заезжего лекаря. Для уверенности Симон оставил у кровати больного Шреефогля. Советнику следовало немедленно сообщить лекарю, если состояние мальчика ухудшится.

При этом графский сын был не единственной его проблемой. Проталкиваясь по переулкам среди многочисленных паломников, лекарь снова вспомнил обиженную жену. После вчерашней их ссоры в лазарете Магдалена замкнулась в себе, с Симоном говорила лишь по необходимости и все свое внимание посвящала детям. И как она не могла понять, что у него просто не оставалось другого выбора!

Неожиданный шум отвлек Симона от мрачных раздумий. Со стороны госпиталя доносились крики. Лекарь прибавил шагу и вскоре заметил перед входом группу причитающих монахов. Они тащили большой сверток, и Симон не сразу понял, что это безжизненное тело. Человек тот был, судя по всему, мертв или тяжело ранен, и бенедиктинцы внесли его в лазарет, точно забитую свинью. Перед дверьми постепенно выросла толпа, и каждый старался взглянуть на происходящее.

– С дороги! – крикнул Симон, властно расталкивая зевак. – Я здешний лекарь, дайте уже пройти!

Толпа неохотно расступилась и пропустила лекаря. Симон тут же захлопнул дверь и заложил ее тяжелым засовом. Снаружи донеслись яростные крики и стук.

– Это что, новая жертва голема? – раздался напуганный голос. – Верно, это дело рук голема!

– Я видела его раны! – взвизгнула женщина. – Клянусь вам, они не из нашего мира!

– Прошу вас, разойдитесь! – Симон попытался успокоить людей через дверь. – Как только мы выясним подробности, то сразу же вам сообщим. Здесь больные люди, вы же не хотите заразиться от них?

Этот последний аргумент, похоже, подействовал на зевак. Они еще немного покричали, после чего толпа ворчливо разошлась.

Симон поспешил к раненому. Монахи положили его на первую попавшуюся койку, и больные в ужасе уставились на нового пациента. Когда лекарь взглянул наконец на мужчину и узнал его под слоем грязи и крови, то невольно вздрогнул.

Это был не кто иной, как наставник Лаврентий.

Симон с первого взгляда понял, что монах долго не протянет. Брат Лаврентий едва дышал, лицо у него осунулось, как у умирающего. Однако хуже всего были раны, покрывавшие все тело наставника. Ряса во многих местах прогорела, и под ней виднелись черные корки, бывшие некогда кожей и плотью. Симон сразу понял, где уже видел подобные ожоги, – на теле юного Виталиса, обсыпанного адским порошком фосфором.

Ожоги эти и вправду были столь сильны и многочисленны, что лекарь даже удивился, почему монах до сих пор жив. Брат Лаврентий тихонько постанывал и без конца бормотал одно и то же слово. Симон не сразу понял, что наставник просил воды. Значит, он был еще в сознании.

Фронвизер спешно схватил бутыль с разведенным вином и осторожно, по капле напоил раненого.

– Что случилось? – спросил он стоявших рядом бенедиктинцев.

Монахи неустанно крестились, и некоторые даже опустились на колени.

– Мы… мы нашли его в лесу, – прошептал один из них. – В воловьем рву, где долина. Вот… с этим.

Он показал рваный мешок, перепачканный засохшей кровью.

– Ну и?.. – спросил Симон, показывая на мешок. – Вы уже посмотрели, что там?

Другой монах, еще совсем юный, нерешительно помотал головой:

– Мы… не осмелились. Там что-то тяжелое; возможно, какой-нибудь из железных прутов Йоханнеса, которые тот всюду таскал с собой. Любопытный Лаврентий, видимо, открыл мешок, и огненный луч…

– Дай сюда, жаба суеверная. – Симон нетерпеливо забрал мешок и заглянул внутрь. И от увиденного невольно вздрогнул. – Господи боже мой, – прошептал он. – Возможно ли это?

Монахи с любопытством подступили ближе. Поняв наконец, что находилось в мешке, они разом упали на колени и принялись креститься.

Среди грязного тряпья поблескивала серебром искусно сработанная дароносица. Она представляла собой соборную колокольню, справа и слева ее охраняли два ангела, а в куполе находились три запечатанных сосуда.

Три сосуда для трех святых облаток.