Лев Давыдычев - Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство

— Илларион Венедиктович из этой квартиры выехал, — недовольно произнес Вовик. — А к кому мы попали, неизвестно.

— Мы попали к Джульетточке, — радостно ответил Григорий Григорьевич, можно сказать, ласкаясь с собаченцией: он терся щекой об её бывшую когда-то злой мордочку, а она периодически лизала ему щёку.

— Григорий Григорьевич! — с укором воскликнул Вовик. — Ведь мы не эту собаченцию искали, а…

— Пойдем, Джульетточка, покушаем. — Григорий Григорьевич даже внимания не обратил на Вовиков упрёк, отправился с собаченцией на кухню и стал с умилением наблюдать, как она лакала молоко из мисочки, часто взглядывая на своего убийцу-спасителя, благодарно крутила хвостиком. — Давай, давай питайся, сил набирайся! Забудь всё неприятное!

Григорий Григорьевич снова взял Джульетточку, на руки и принялся осторожными, даже нежными движениями убаюкивать её, как младенчика, и говорил уже тихо, в ритме колыбельной, чуть ли не напевая: — Я жестоко поступил, чуть собачку не убил. Никуда мы не пойдем, мы хозяйку подождем. Мы узнаем всё, что нужно, будем жить с собачкой дружно… Уснула… — удовлетворенно и умиротворенно прошептал он. — Мы ведь ищем твоего Иллариона Венедиктовича. Рано или поздно он вернется домой, и вы встретитесь. Чем же ты недоволен?

— Да не живёт он здесь, — невольно тоже шепотом ответил Вовик. — На новую квартиру он переехал. А мы попали к какой-то ненормальной старушенции… И зря тут время тратим!

Видно было, что Джульетточка блаженствовала на руках Григория Григорьевича, и он не менее блаженствовал, если не больше, и смысл Вовиковых слов не сразу дошёл до его умиленного сознания, а когда, наконец, дошёл, он сказал:

— Новый адрес Иллариона Венедиктовича мы всё равно узнаем. Я по старой службе-дружбе обращусь в милицию. Но понимаешь, Вовик, если нас здесь и приняли неизвестно за кого, а мы практически согласились остаться и ждать, то невольно взятые на себя обязательства обязаны выполнить. И собачку одну оставлять нельзя: у неё по моей вине было нервное потрясение.

— У меня тоже скоро будет нервное потрясение, — пробурчал Вовик. — Или с голода в обморок грохнусь.

— Очень хорошо, — поразмыслив, ответил Григорий Григорьевич. — Ты отправляйся домой, пообедай и возвращайся сюда. В любом случае я тебя буду здесь поджидать с моей малюточкой.

— Да не ваша она! — вырвалось у Вовика. — Старушенции она принадлежит! Григорий Григорьевич! — едва не взрыднул Вовик. — Что с вами случилось?

— Со мной случилось счастье, — тихо, но торжественно произнес Григорий Григорьевич. — Ты лучше заинтересуйся, что случилось с Джульетточкой, и это будет небесполезным для тебя. Она… — голос его задрожал от нежности и умиления… — она же пе-ре-вос-пи-та-лась… Вспомни, какой мы застали её здесь. Злобной, капризной, неблагодарной. Я от неё на табурет залезал. А сейчас…

— Вы считаете, что кастрюлей её перевоспитали? — ехидно спросил Вовик. — Интересный способ! Переворот в науке!

Не буду, уважаемые читатели, описывать их дальнейшего спора-разговора. Передам лишь его основной смысл. Григорий Григорьевич на примере Джульетточки доказывал, что иногда к избалованным существам не вредно применять довольно жестокие методы наказания, когда все остальные не привели к положительным результатам. Вовик же настаивал на том, что собаченции это собаченции, а человек это человек, его кастрюлей не накроешь и т. д.

Ещё мне следует, уважаемые читатели, сообщить вам о том, что произошло с Анастасией Георгиевной у собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт. Он согласился за весьма приличное вознаграждение перевоспитать Джульетточку — вместо наисквернейшего характера привить ей почти ангельский.

Анастасия Георгиевна усомнилась в этом заявлении: оно представилось ей подозрительно самоуверенным, а сам обещатель — крайне подозрительной личностью. Тогда тот, показавшись ей ещё более крайне подозрительным, ещё более самоуверенно заявил:

— Позвольте, я для демонстрации своих выдающихся способностей усыплю вас. Кем бы вы хотели стать во сне?

— Конечно, Джульетточкой, — ответила Анастасия Георгиевна, — но доброй, послушной, отзывчивой.

Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт мгновенно усыпил старушку, но, сколько ни пытался, чтобы она во сне хотя бы немножко потявкала, ничего из этого не получалось. Тогда он попробовал разбудить её, но тут она как раз стала изредка потявкивать, но никак не просыпалась.

Обескураженный и предельно растерявшийся собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт уже мечтал только об одном: узнать у старушки адрес или номер телефона, чтобы отправить её домой, но Анастасия Георгиевна продолжала крепко-крепко-крепко спать и даже уже не тявкала, а громко и сладко посыпывала, изредка радостно похрапывая.