Леонид Вайсберг - Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю

Я не знаю, что написано в библии о Магдалине и о том, как она каялась. Но картина у Эль Греко получилась замечательной. По-моему, в ней нет ни капелечки религиозного. Просто сидит очень красивая и умная женщина. На коленях у нее — книга и череп. Женщина глубоко задумалась. Наверное, о прочитанном. Лицо у нее доброе, отзывчивое. Краски вокруг женщины положены так, что невольно приходит в голову мысль о сложности жизни, что бывает она то голубой, то свинцовой, то серенькой. Одежда женщины кажется воздушной. Руки точеные. Такими только на рояле играть.

Всего в музее семь работ Эль Греко. Через два зала — творения другого великого испанского художника Франсиско де Гойи. Он жил на двести лет позже Эль Греко и прославился своим беспощадным обличением действительности. Мы увидели в Будапеште пять его всемирно известных картин.

«Сцена из времен войны Испании за независимость» — так называется одна из них. Солдаты Наполеона расстреливают испанских патриотов. Кроваво-черные краски. Давно это было. Но ни минуту не сомневаешься, что художник создавал ее в нашем веке. Почему? Да потому, что по-прежнему на земле расстреливают людей, которые борются за свободу и независимость своих стран.

Расскажу еще об одной картине, которая особенно врезалась мне в память. Писали ее два великих фламандских художника: Питер Пауль Рубенс и Антонис Ван-Дейк. Учитель и ученик.

Рубенсу здорово везло в жизни. Его восхваляли, он был богат. Фландрией владели тогда испанцы. Рубенс еще совсем молодым стал придворным живописцем испанского наместника. Он был очень образованным человеком. Свободно говорил на нескольких языках. Правители Фландрии так высоко ценили его ум, что часто давали ему дипломатические поручения.

Папа рассказал нам с Ференцем такую забавную историю.

Как-то в Лондоне один из придворных английского короля застал посла Фландрии Рубенса за мольбертом с кистью в руке. «Господин посол развлекается живописью?» — спросил он. «Напротив, — ответил Рубенс, — это скорее художник развлекается иногда ролью посла».

У Рубенса было множество учеников. В его антверпенской мастерской работали десятки талантливых юношей, каждый из которых мечтал сравняться с великим мастером. Среди них находился и Ван-Дейк. Интереснее всего то, что он поступил в мастерскую Рубенса, проучившись уже восемь лет у ван Балена Старшего, одного из известнейших живописцев Антверпена. Больше того, гильдия святого Луки, считавшегося покровителем живописцев, присвоила уже Ван-Дейку звание мастера.

Но он все начал сначала. У Рубенса. Стал его любимым учеником. Потом — великим художником.

И вот мы рассматриваем в музее совместную работу учителя и ученика «Муций Сцевола перед Порсеной». Я до сих пор не знаю истории, которой посвящена эта картина. И не хочу знать. Иначе пропадет все впечатление. Ну, как бы это получше объяснить… Ну, будет не картина, а что-то вроде иллюстрации к книге: что написал писатель, то и изобразил художник.

А так я сам все представляю. Без подсказки. На троне сидит могучий человек. У него жестокое, мрачное лицо. Такой ни перед чем не остановится. Это видно и на картине — у ног человека на троне лежит воин с кинжалом в сердце. Тут же на высокой резной подставке горит огонь. Над ним держит руку воин с мужественным открытым лицом. Ему страшно больно, но он гордо глядит в глаза человеку на троне. Мол, не боюсь я тебя и твоих палачей. Это ты должен меня страшиться!

— Гимн мужеству; — задумчиво проговорил папа, угадав мои мысли.

— На такого можно положиться, — подхватил Ференц.

Я ничего им не ответил. Я думал о Рубенсе и Ван-Дейке, подаривших людям картину, которая будет вечно прославлять стойкость, верность и мужество…

Ференц настойчиво приглашал нас с папой в гости, но у нас не оставалось на это времени. «Амур» покидал Будапешт.

— Прощай, дружище!

— Значит, все как договорились?

— Да, да, — заверил я Ференца. — Только отвечай подробней. И о бое гладиаторов напиши.

— Павлик, приезжай ко мне в гости в Артек. Ладно?

— А попадешь туда?

— На следующий год я в нашей школе — первый кандидат. Уж постараюсь!

— Папа, съездим к Ференцу?

— Все зависит от абстрактной науки алгебры, — ответил отец.

Теплоход отвалил от пристани, а мы никак не могли закончить разговора. В последний момент, когда «Амур» уже отделяла от берега широкая полоса воды, я завернул в платок записную книжечку с видом нашего города на обложке и кинул ее Ференцу.