Леонид Бутяков: Тайна Владигора

Гонец осадил взмыленного жеребца возле княжеского шатра и радостно прокричал:

— Мы побеждаем, князь! Айгуры, едва завидев наших молодцев, обратились в бегство! Теперь у них одна дорога — через ущелье. Сотник Ероха просит дозволить ему переправиться через Угору, дабы разгромить мерзавцев на их берегу!..

Откинув полог, Владигор, князь Синегорья, вышел из своего шатра и прервал восторги юного всадника резким взмахом руки.

— Рано кричишь о победе, гонец, — сказал он негромко. — Вернись к Ерохе и передай, чтобы дожидался подхода лучников. В ущелье, скорее всего, подготовлена ловушка: уж больно хорошее место для засады. Ты понял меня, гонец? Не медли!

Всадник умчался, вздымая рыжую пыль на склоне холма.

Этот холм, опаляемый немилосердным солнцем, синегорские ратники третий день называли Княжеским, поскольку знали, что Владигор именно здесь поставил свой походный шатер. Главный дружинный лагерь находился западнее, на левом берегу полноводной Угоры, что позволяло избежать внезапного нападения диких айгурских племен. Между лагерем и Княжеским холмом лежал густой хвойный лес, через который вела чуть приметная звериная тропа. Так что вздумай неприятель совершить дерзкую вылазку и, обойдя дружину, напасть на князя Владигора, помощь из лагеря примчалась бы слишком поздно.

Князь, охраняемый лишь десятком воинов, будто поддразнивал айгуров: ну, вот он я, давайте поразите Синегорье в самое сердце — убейте Владигора!

И враг не заставил себя долго ждать. Под вечер третьего дня полторы сотни айгуров скрытно переправились на левый берег. До Княжеского холма оставалось рукой подать — не более пяти верст по заливному лугу.

Но это айгуры считали, что переправа была скрытной. На самом же деле синегорские разведчики выследили их еще на подходах к реке и вовремя сообщили Владигору о приближении врага. Князь послал в бой сотню конных дружинников, однако сам, изменяя давнему правилу, остался в стороне. Напрасно златогривый Лиходей бил в землю копытом и с азартом всхрапывал, ожидая, что вот-вот появится из шатра хозяин, единым взмахом взлетит в седло и коротко скажет: «Вперед!» Князя, казалось, ход сражения не интересовал, и только его слова, предостерегающие сотника Ероху от поспешных действий, свидетельствовали о том, что Владигор не забыл об айгурах.

Ждан, верный друг и советчик, тоже не понимал происходящего с князем. Всего несколько дней назад Владигор был задорен, весел, жизнь клокотала в нем и требовала немедленных действий. Тогда он и придумал этот план — установить княжеский шатер вдали от главного лагеря, поманить айгуров легкой добычей. Ждан, впрочем, был против того, чтобы Владигор находился в шатре, хотел, переодевшись в походное облачение князя, заменить его собой. Владигор очень резким тоном отверг это предложение. Он даже на присутствие в своем шатре Ждана согласился лишь после долгих уговоров.

Княжеский холм с самого начала вызвал у Ждана странные и неприятные чувства. Примерно такие же ощущения испытывает человек, случайно забредший после веселой пирушки на старый могильник. На фоне густой зелени прибрежных лесов и лугов этот одинокий холм выделялся мертвой, пожухлой травой, которая, едва на нее ступала нога человека или копыто коня, рассыпалась в прах. Не иначе как сам Хорс, бог-солнце, свой гнев здесь явил, наказав за что-то грешную землю испепеляющими лучами.

Владигору сей холм тоже не понравился (Ждан приметил кривую улыбку, скользнувшую по лицу князя, когда три дня назад они выехали сюда из леса), тем не менее, всех удивив, князь повелел установить свой шатер на его вершине.

С этого момента Владигора будто подменили. Он сделался мрачным, неразговорчивым, раздражительным. Все вопросы Ждана неизменно наталкивались на глухую стену молчания или односложных ответов: «Ничего не случилось», «Поживем — увидим», «Оставь меня».

Какие думы изводили Владигора? Ждан терялся в догадках. И ведь даже посоветоваться не с кем! Княжна Любава осталась в стольном граде, чародей Белун, мудрый наставник и покровитель молодого князя, второй год пропадает незнамо где, а в его замке на Белой скале тоской и вынужденным одиночеством мается птицечеловек Филимон.