Буало-Нарсежак - Тайна невидимого убийцы

Пройдя через холл со стойкой администратора, мы поднимаемся наверх. Здесь довольно приятно; комнаты словно сошли с картинок журнала «Интерьер». Рауль, сопровождающий нас, дает пояснения: вот столовая, здесь две гостиные, а там библиотека. И все это натерто воском, надраено до блеска прилежными слугами… Рауль рассказывает папе, что у него состоят на службе повар, лакей, садовник, двенадцатилетний мальчишка — рассыльный, горничная и кастелянша.

— Все это мне недешево обходится, — вздыхает Рауль. — Если бы в гостинице было больше постояльцев, я бы легко решал финансовые проблемы. Но сейчас здесь всего пятеро жильцов, и у меня, конечно, есть трудности с деньгами. Остальные…

— Да, — с интересом спрашивает папа, — что остальные?

Рауль берет его под руку и, отведя на три шага в сторону, показывает на меня и говорит вполголоса:

— Лучше, если это останется между нами, чтобы не волновать малыша…

А малыш — это как раз я и есть! Представляешь?.. Рассказ между тем продолжается, и Рауль говорит, говорит… До меня долетают только обрывки фраз: «Они испугались, и это понятно… Никто ведь не знает… Именно так я и сказал жандармам… Это может быть кто угодно…»

Папа качает головой и наконец заключает:

— Ладно, разберемся!

Пройдя по коридорам, еще пахнущим краской, мы выбрали себе комнаты. Замок очень большой. Двери с табличкой «Частное помещение» ведут в ту его часть, где живут отец и сын Шальмоны. Внезапно мне бросилась в глаза дверь с надписью «Вход воспрещен». Рауль, заметив мой взгляд, сказал с улыбкой:

— Симон вам потом все покажет.

Я почувствовал, что этот замок для меня так же полон загадок, как Карпатский замок у Жюля Верна. Помнишь, как мы его любили? Да, тогда мы были еще молоды!

Рауль отвел папе прекрасную комнату; я бы даже сказал — роскошную, особенно благодаря огромной кровати. Это даже не кровать, это — линейный корабль, который заслуживал бы подробного описания. Но я не могу отвлекаться, иначе никогда не закончу, а я хотел бы еще успеть рассказать тебе о событиях сегодняшней ночи, когда меня посетил невидимка! Поэтому перейду сразу у моей комнате. Номер, который мне предложили сначала, не совсем меня устроил: мне хотелось, чтобы окна выходили на море. И тогда Рауль отвел меня в противоположный конец длинного коридора. Эту комнату я сейчас и занимаю. Она светлая, приятная, с видом на океан, но обставлена по-спартански. Впрочем, последнее обстоятельство меня не волнует…»

Франсуа отложил ручку, потянулся, встал, чтобы немного размять ноги, и прошелся по комнате, машинально постукивая рукой по стенам. Разумеется, он снова ничего не нашел. Никаких тайников!

Мальчик взглянул на часы — половина третьего, — опять сел за стол, собрался с мыслями, пересчитал исписанные страницы… Сколько ему еще надо рассказать!

На это может потребоваться еще два-три дня, прежде чем он сможет приступить к основной части рассказа — о страшной ночи… И он начал писать.

«Извини, старина. Я позволил себе маленькую передышку. А теперь коротко расскажу тебе об обитателях гостиницы. Во-первых, это чета Биболе — оба пенсионеры, бывшие преподаватели, любезные, церемонные, глуховатые. Глуховатые до такой степени, что разговаривают строго по очереди, наклоняясь к уху друг друга, и по очереди понимающе улыбаются, что значит: «Сообщение принял. Прием окончен». Есть еще майор Ле Ген, бывший капитан дальнего плавания, который живет в Сент-Этьене со своей дочерью и умирает с тоски вдали от моря, а посему иногда позволяет себе небольшие путешествия. Рауль нас предостерег: «Если вы позволите ему начать рассказывать вам о мысе Горн, пеняйте на себя! Лучше всего извинитесь и быстро исчезайте, иначе он от вас не отцепится». Еще есть мадемаузель Дюге, очаровательная старая дама, бывшая секретарша Эдит Пиаф (конечно, это неправда, она просто сочиняет). «Ну что вы хотите, — говорит Рауль, — в таком возрасте им остается только фантазировать!» И, наконец, Альфред Нурей. Ему двадцать шесть лет, он из богатой семьи ювелиров. Ему в жизни уже досталось: у него был пневмоторакс [6] Пневмоторакс — болезнь легких. , и ему пришлось два года прожить одному в Швейцарии. Сейчас он почти выздоровел и пользуется благоприятным климатом острова, чтобы писать здесь книгу. Мы с ним часто разговариваем.

Что касается Анри Дюрбана — того самого кузена, о котором я уже упоминал, — то это особый случай, и я оставил его, так сказать, «на десерт». В вечер убийства он был в замке, и все, что мне удалось узнать об этой страшной истории, я знаю от него. Папа, естественно, молчит. Он очень старается не говорить и не делать ничего такого, что могло бы «взволновать малыша». Представляешь? А я за те три дня, которые мы провели здесь, уже собрал информации гораздо больше, чем ему удалось вытянуть из своего комиссара.