Росс Томас - Хочешь жить - не рыпайся

— Прибывает миссис Эймс.

Мы повернулись и увидели длинный черный «кадиллак», подкативший к ступеням, ведущим в церковь. Молодой, стройный мужчина, смуглолицый, в темно-сером костюме, выскользнул из-за руля, обежал автомобиль, открыл заднюю дверцу.

Из салона появилась одетая в черное женщина. Когда молодой человек предложил ей руку, она отрицательно покачала головой. Лицо ее закрывала черная вуаль. Она поднялась по лестнице, глядя прямо перед собой. Несмотря на вуаль, я смог разглядеть ее лицо. Волевое, симпатичное, когда-то скорее всего, очень красивое. Я предположил, что ей сорок три или сорок четыре года, хотя выглядела она моложе.

— А где сенатор? — полюбопытствовал я.

— Возможно, в том автомобиле, — Синкфилд указал на второй «кадиллак», вставший в затылок в тому, что привез миссис Эймс. Сенатор вышел из него первым. Огляделся, словно не сразу понял, куда он попал и по какому поводу. У меня возникло ощущение, что выглядит он так, как и должны выглядеть сенаторы, даже берущие взятки. Высокий, подтянутый, с раздвоенным подбородком. Я не мог видеть его глаз, скрытых черными очками, но знал, что они карие. Одни говорили, что они всегда грустные, другие видели в них душевную теплоту. Его каштановые волосы вились по-прежнему (последний раз я видел сенатора по телевизору), но седины в них заметно прибавилось.

Он на мгновение застыл, потом опустил голову, словно пытался вспомнить, а что же ему надобно делать дальше. Повернулся к машине и протянул руку. Левую. Помог женщине выйти из салона, а я помнится, удивился, что за странный свист донесся до моих ушей. И лишь потом понял, что свист этот от моего резкого вдоха. Так я отреагировал на Конни Майзель.

Возможно, я мог бы описать ее тремя словами: светловолосая, красивая, кареглазая. В принципе этого достаточно, чтобы понять, как она выглядела. Впрочем, точно так же можно было сказать, что Тадж-Махал — красивый белый дом, а Мона Лиза — милая женщина с забавной улыбкой.

Дело в том, что у Конни Майзель не было недостатков. Ни единого. Если говорить о ее внешности. И дело не в абсолютно правильных чертах лица. Тогда она не была бы ослепительно прекрасной. Теперь-то я думаю, что лоб у нее был чуть высоковат, нос на йоту длинен, рот слишком широк. Глаза, горящие внутренним огнем, излишне велики. Некоторые могли бы сказать, что у нее чересчур длинные ноги, узкие бедра и высокая грудь. Но сложившись, все эти ошибки природы дали удивительный результат: оторвать взгляд от Конни Майзель не было сил. Ко всему прочему чувствовалось, что она умна. Может, слишком умна.

— Закройте рот, — раздался под ухом голос Синкфилда, — если вам не хочется жевать мух.

— Я не голоден. Я влюбился.

— Впервые увидели ее, так?

— Совершенно верно.

— Когда я впервые увидел ее, то отпросился с работы, поехал домой и оттрахал свою старуху. В разгаре дня, черт побери.

— Нормальная реакция.

— Ну-ну, — хмыкнул Синкфилд. — Видели бы вы мою жену.

Конни Майзель кивнула Синкфилду, когда она и сенатор проходили мимо нас. Сенатор смотрел прямо перед собой. То ли он крепко выпил, то ли пребывал в шоке. Шли они медленно, осторожно переставляя ноги по ступеням.

Синкфилд не кивнул в ответ. Вместо этого он пожирал глазами Конни Майзель и во взгляде его читалась откровенная похоть. Когда она скрылась в церкви, он покачал головой.

— Не следует думать о таком. Во всяком случае, на похоронах в церкви.

— Я же сказал, это реакция нормального человека.

— Наверное, у меня гиперсексуальность. Вы знаете, как выглядит моя жена?

— Нет.

— Она похожа на мальчика средних лет, — он вновь покачал головой. — Что это на меня нашло.

У церкви остановилось такси. Из кабины выскочил молодой человек в темном костюме, белой рубашке и черном галстуке с маленькими белыми точками. Его вьющиеся мелким бесом волосы отливали темной бронзой. Золотисто-коричневая кожа цветом напоминала кофе со сливками.

— Если б я отдавал предпочтение мальчикам, — пробормотал Синкфилд, — этот бы мне понравился. Симпатяга, не так ли?

— Кто он?

— Кавалер. Вождь Игнатий Олтигби.

— Вождь?

— Наследный правитель в Нигерии, а также американский гражданин, поскольку мать его американка. Отец нигериец. Вроде бы. Все так перепутано.

Выглядел Игнатий Олтигби лет на двадцать восемь — двадцать девять. Он легко взбежал по ступенькам и одарил Синкфилда белоснежной улыбкой.

— Привет, лейтенант. Я опоздал?

Синкфилд посмотрел на часы.