– Нет, – заверил я его. – Нет, Дэви, успокойтесь. Как охраняют конюшни в Данстейбле? Может ли кто-нибудь, кроме тренера и конюха, войти туда?
– Нет,– ответил он более спокойно. – Туда не войдешь, ни за что. Любой сторож у ворот будет сейчас же уволен, если разрешит владельцу без тренера войти, а уж к новому человеку они так придираются…
– Продолжайте, – сказал я. – Мы дошли до паддока.
– Ну, я вывел лошадь на смотровой круг, подождал, пока хозяин принесет седло из весовой… – Он вдруг улыбнулся какому-то приятному воспоминанию. – Потом я отвел Шанти в бокс, где седлают лошадей, и хозяин надел на него седло, и потом я отвел Шанти на парадный круг, и мы с ним обошли его, потом они отозвали меня, а вы сели в седло. – Он замолчал. – Не понимаю, зачем вам все это слушать?
– Что произошло в смотровом круге? – спросил я. – Что-то приятное? Что-то такое, что вы улыбнулись, вспомнив?
Он хмыкнул:
– Ничего из того, что вы хотите знать.
– Соверен дан за то, чтобы вы говорили все.
– Ладно, пожалуйста, но это вовсе не связано со скачками. Тот парень с телевидения. Кемп-Лоур. Он подошел, и разговаривал со мной, и восхищался лошадью. Он сказал, что он друг владельца, старого Боллертона, и он дал Шанти пару кусков сахару. Я не отнял сахар у Шанти, понимаете, нельзя же быть грубым, когда имеешь дело с таким человеком… Он спросил, какие шансы у Шанти, и я сказал, что очень хорошие… и остался в дураках… и он ушел. Вот и все. Я говорил вам, что это не имеет отношения к скачкам.
– Да, – сказал я, – не имеет. Но все равно. Спасибо за подробности.
Мы сели в «мини-купер» и выехали со двора.
– Можно подумать, – воскликнул Тик-Ток, – что вы убили мать и ограбили бабушку, так они смотрят на вас. Потерять нерв – не преступление.
– Если вы не можете вынести несколько безвредных фырканий, вам лучше выйти на ближайшей железнодорожной станции, – весело заявил я, с удовольствием обнаружив в последние полчаса, что фырканья больше не трогают меня. – И я не потерял нерв. По крайней мере, пока не потерял.
Он открыл рот, но ничего не сказал и закрыл его снова и следующие двадцать миль молчал.
Мы подъехали ко второй конюшне из моего списка к часу дня и потревожили богатого фермера, который сам тренировал своих лошадей. В прошедшие два года я заработал ему несколько побед, пока на прошлой неделе не потерпел позорного поражения с его лучшей лошадью. Подавив удивление при виде нас, он довольно дружелюбно пригласил зайти и что-нибудь выпить. Но я поблагодарил и отказался, спросив только, где найти конюха, который ухаживал за лошадью перед последней скачкой. Он подошел к воротам и указал на дом у дороги.
Мы извлекли конюха из его лачуги, посадили в машину, я дал ему фунт стерлингов и попросил описать в деталях, что происходило в тот день, когда я работал с его лошадью. Он был старше, чем Дэви, не такой умный и не такой агрессивный, но и он не испытывал желания рассказывать. Он несколько раз повторил, что не видит в этом смысла. Но все же я заставил его начать и потом с трудом остановил, он рассказывал почти полчаса все очень подробно.
В тот момент, когда в паддоке с лошади сняли чепрак и надели седло, пришел Морис Кемп-Лоур, парень с телевидения, и сказал пару комплиментов насчет лошади владельцу, фермеру, и скормил ей несколько кусков сахару, потом ушел, как всегда оставив «совершенно потрясающее» впечатление, как выразился конюх.
Я подождал, пока он дойдет до того момента, когда фермер посмотрел, как я сажусь на лошадь, и остановил его, поблагодарив за подробности. Мы уехали, а он продолжал бормотать: мол, пожалуйста, приезжайте, я рад, но все равно в этом нет смысла.
– Как странно, – задумчиво проговорил Тик-Ток по дороге к следующей конюшне, отстоявшей на восемьдесят миль. – Как странно, что Морис Кемп-Лоур… – И он не закончил предложения. Я тоже.
Два часа спустя в Кенте мы слушали, заплатив еще фунт, как мрачный конюх лет двадцати рассказывал, какой классный парень этот Кемп-Лоур, как он интересовался лошадью и какой добрый, дал ей немного сахару, хотя вообще-то это запрещено, но разве вы скажете такому человеку «нельзя», если он так дружески настроен. Парень отнесся к нам с довольно обидным превосходством, но даже Тик-Ток не обратил на это внимания, его заинтересовала лишь повторявшаяся деталь.
– Расслабляющий допинг, – решительно заявил он после долгого молчания, поворачивая на Мейдстоун. – Он давал им допинг, и они засыпали на ходу, а все выглядело, будто вы не справляетесь с лошадью, будто вы потеряли нерв. И люди поверили.
Читать дальше