Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

Сон не шёл, Иван Дмитриевич нащупал тапки и подошёл к окну. Нравилось ему так стоять, когда выпадала свободная минутка. Тишина, теплится единственный фонарь на улице Теряева, от этого света земля совсем белая, словно зима и не отступила, а продолжает укрывать улицы снежным покрывалом. Вот и ущербный месяц нацелил острые рога на мерцающие яркими красками звёздочки.

Благодать!

И разве могут при такой красоте свершатся злодеяния? Оказываются, могут, вот давече имел беседу, так Иван Дмитриевич называл допросы, с Симоном Фридманом, среди мазуриков и вновь заведённой картотеке имевшим кличку Симка Чёрный, и спросил, что так неймётся в жизни? Ответ поразил своей откровенной невозмутимостью – скучно. Он, подлец, потомственному почётному гражданину Ивану Дерябину продал, назвавшись крестьянином Тверской губернии Иваном Михайловым, по акту, совершенному у нотариуса Лисенкова, рекрутскую квитанцию, оказавшуюся, как полагается, фальшивою. Благодаря стечению обстоятельств, Божьей воле, а более проницательности Миши Жукова Симка был задержан у себя на родине в Бобруйском уезде Минской губернии, где Фридман перед родственниками предстал в виде богатого человека, которому позволено селиться в любом месте Российской Империи. Симка, слава Богу, черту не переходит, кровью руки не обагряет, мошенничеством и обманом живёт. А вот иные… Взять, хотя бы Голдыша, зачем птичника стоило убивать, непонятно. Ну, забрал деньги и гуляй себе, кути, ан нет, обязательно надо обагрить руки. Это ж висит в душе до судного дня, никто не избавит от мыслей. Как бы Голдыш не хорохорился, а все одно покоя нет. А сколько таких Петек землю топчет, вот сию минуту стоит Иван Дмитриевич, состояние умиротворено, а кто—то с окровавленным ножом или топором в руке над убитым стоит и барыши подсчитывает.

А вспомнить есть что. Иной раз диву даёшься, когда злоумышленник жизни лишает другого за пару копеек, как в том деле, что произошло на Васильевском. Двух старух зарезали, как курят, взяв в виде добычи – двенадцать копеек и три дырявые кофточки.

Куда катится мир? В какую пропасть?

Приближается семьдесят пятый год, а с ним и четверть века службе царю и Отечеству, пора подумать о покое. Хотел денег скопить, чтобы домик где—нибудь в Псковской или Новгородской губерниях купить, там все—таки подешевле, но все равно денег нет. Не сподобился подношения брать. Когда в первый раз подарком пытались одарить, побагровел, сил не осталось на крик, только такие слова из себя сиплым голосом выдавил, что до сих пор в ушах стоят.

– Не думал, что попадётся Холодович на голдышеву уловку, – произнёс Жуков по дороге на Большую Морскую.

– Молод ещё, – устало проговорил Путилин и добавил с сожалением, – и глуп.

– Но мы—то молодцы…

– Просто нам повезло, – оборвал восторги Миши Иван Дмитриевич, – иначе пришлось бы разрываться между Стрельной и Сытнинским.

– Да, Иван Дмитрич, – все—таки решился спросить Жуков с надеждой, а вдруг начальник отменит распоряжение по поводу поездки в Стрельну, – мне ехать?

Путилин даже не взглянул на помощника и не ответил, отчего Мише стало неуютно, и он решил сразу же направиться на Варшавский вокзал.

У сыскного отделения Иван Дмитриевич первым сошёл на мостовую, внутри чувствовал опустошение. Словно целый день носил на плечах непосильный мешок и здесь враз его сбросил. Убийцы найдены, а на душе скребут кошки. На что надеяться злодеи? Да. Не всех удается словить и прижать собранными сведениями, но что для убийц человеческая жизнь, вон намедни кухарка лишила жизни хозяйку и двоих детей, мал мала меньше, утюгом размозжила головы и что получила для себя? Пять ночных сорочек и немного нового белья. Куда катится мир? Куда?

– Иван Дмитрич, – раздался голос Миши позади, Путилин обернулся.

– Да.

– Разрешите мне отлучиться? – с какой—то скрытой издёвкой произнёс Жуков и добавил виновато, почувствовал, что переборщил с иронией, – Иван Дмитрич, вы ж поручили съездить в Стрельну, расспросить о гимназистах.

– Не держу, – бросил Путилин и, размахивая тростью, пошёл в сыскное, у двери обернулся, вечером жду с докладом.

– Вези наВаршавский, – Миша наклонился вперёд и хлопнул возницу по спине, – поспеши. Мне на поезд надо поспеть.

До одиннадцати часов время было, поэтому Жуков неспешным шагом прошел к кассам, где к пятидесяти копейкам казённых денег добавил пятиалтынный своих, чтобы ехать в вагоне первого класса. Заурчал живот, с утра не было во рту ни маковой росинки, поэтому зашёл в буфет, где с двумя чашками горячего ароматного чая откушал свежую кулебяку. В поезде, удобно устроившись, сытость дала знать и Миша продремал всю дорогу, пока проводник осторожно не тронул за плечо: