Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль

– Тихоней был убитый, зелья не потреблял, но, видимо, деньги копил. А вот от угощения не отказывался. Староста артели рассказал, что как—то Морозов обмолвился, что трактир купить хочет.

У Ивана Дмитриевича поднялась вверх от удивления бровь.

– Ну—ка, ну—ка, продолжай.

– Мне кажется, что деньги старший Морозов деньги носил с собою. Вот поэтому убийца и не полез искать их в квартиру.

– Верно, и не мог злодей напасть на него, сыновья всегда были рядом. Может ты, Миша, и про трактир узнал?

– Староста упомянул, что их земляк на Петербургской держит трактир «Ямбург», можно у него поспрашивать.

– Ты прав, Морозов мог интересоваться через земляка, как лучше ему дело такое обустроить.

– Так точно.

– «Ямбург» говоришь?

– Вроде бы.

– Вроде или точно, – Иван Дмитриевич прищурил глаз.

– Точно, «Ямбург».

– Вот что, Миша, иди, поспи. Видимо, ещё не ложился?

Жуков посмотрел красными глазами на начальника, но ничего не ответил.

– Ступай, сегодня нам предстоит многое узнать, ступай. День, видимо, предстоит тяжёлый. – Потом повернул голову к дежурному чиновнику, – Соловьёв и Волков не появлялись?

– Нет, Иван Дмитрич.

– Что—то сердце ноет, – Путилин просунул руку под сюртук и потёр левую сторону груди, – самому надо было наведаться в «Заведение», самому.

– Иван Дмитрич, – возразил чиновник, – они же не малые дети. Не в первый раз в такие норы наведываются?

– То—то и оно, что не в первый, – Путилин поднялся. – Если появятся, я буду в кабинете.

На кожаном диване с гнутыми невесомыми ножками Иван Дмитриевич поправил подушку и присел, держа в руках меховое пальто. Сон не шёл, но Путилин знал, что надо заснуть. День, может, выдаться трудным. Следствие всегда, особенно в первые дни, отнимало много времени, когда забывался не только сон, но и желудок не беспокоил хозяина понапрасну, не напоминая даже о стакане горячего чаю.

Огонь вился под абажуром, и жёлтое пятно скользило по столу, иногда появляясь на полу маленьким полукружьем.

Иван Дмитриевич прилёг, накинув сверху пальто. Становилось прохладно.

Закрыл глаза. Но почему—то из всех неудачных расследований вспомнилось одно дело, не дававшее покоя в течение нескольких лет. Тогда было сделано все возможное и невозможное, по десять раз перепроверены люди, обстоятельства, но так и не удалось найти преступника.

Тогда было начало лета. Вопреки мнению о пасмурной петербургской погоде стояли сухие дни.

3 июня в Шуваловском парке был найден господин в довольно дорогом платье со следами удушения на шее. Рядом валялось и само орудие преступления – верёвка в аршин длиной. В карманах убитого лежали золотые немецкие часы, на безымянном пальце правой руки кольцо с большим зелёным камнем, как потом выяснилось – изумрудом. В карманах сто семнадцать рублей в ассигнациях и несколько золотых монет, что свидетельствовало – мужчину убили не с целью грабежа.

Личность неизвестного определили на третий день. В полицейский участок Нарвской части обратилась девица Прохорова, заявив о пропаже хозяина, у которого она служила кухаркой. Им оказался отставной поручик – Семён Игнатьевич Прекрестенский. За предыдущие дни сыскные агенты проверили почти всех извозчиков, на предмет – не подвозил ли кто из них накануне мужчину в сюртуке и цилиндре, предъявляя дагерротип для опознания. Но все оказалось впустую.

Путилин проверил состояние дел господина Прекрестенского. Оказалось, что тот приехал в столицу пять лет тому, имея при себе небольшой капитал, вырученный от продажи имения. Поначалу все складывалось не столь гладко, Семён Игнатьевич потерял некоторую сумму при образовании ссудной кассы, но потом нашёл своё: начал выступать посредником при поиске, приехавшим в столицу не только квартир, но и углов. Дела пошли в гору, и бывший поручик приобрёл для себя двухэтажный домик на Лиговском канале, завёл себе кухарку, которая занималась и домашними делами Прекрестенского, абонировал в Александрийском театре ложу за двадцать пять рублей в месяц. И поговаривали, что Семён Игнатьевич преумножил привезённый капитал раз в десять. Собирался приобрести имение где—нибудь в южных краях, то ли Екатеринославской, то ли Херсонской губерниях, где земля пожирнее и урожаи побогаче. Действительно, дома в железном ящике было найдено сто пятьдесят тысяч в процентных бумагах.

Становилось непонятным – кто тот враг, что решился на убийство.

Следствие зашло в тупик. Говорил, правда, только один из свидетелей, что накануне отставной поручик приобрёл кожаный портфель, который так и не был найден. Даже кухарка не могла его вспомнить.