Наталья Тимошенко - Галерея последних портретов

– Не думаю, что это сильно поможет делу, но на твоем месте я, наверное, поступил бы так же.

Саша кивнула, тоже глядя на альбом, и обхватила себя руками, чтобы спрятаться от порывов ветра.

– Я не хочу быть следующей, – тихо сказала она, но голос все равно дрожал, и было понятно, что не холод тому причина. – Я не собираюсь вклеивать в этот мемориал свой портрет и передавать весь этот кошмар своей дочери. Или внучке. Или правнучке, как повезет. Неважно. Не хочу. Это давно нужно было прекратить. И если ни у кого из них, – она кивнула в сторону мангала, где огонь доедал последние страницы альбома, – не хватило ума это сделать, то сделаю я. Все закончится на мне. Я никому этого не передам. Потому что… это нечестно. Несправедливо.

Войтех обнял ее одной рукой за плечи, слегка сжав их в знак поддержки.

– Может быть, Нев сможет что-то сделать. Я, правда, не уверен, что ему по зубам Темный Ангел, но наверняка можно что-то придумать.

Саша вдруг повернулась к нему и обхватила его обеими руками, прижавшись щекой к его плечу и прячась в его объятиях.

– Почему именно сейчас? – прошептала она. – Почему я не узнала обо всем раньше? Лет в шестнадцать. Или двадцать. Год назад, полгода назад. Почему именно сейчас?

Войтех погладил ее по голове, как маленького ребенка.

– Не думаю, что в любое другое время тебе было бы приятнее это узнать, – спокойно заметил он. – А зная тебя, могу предположить, что ты бы и не поверила, – он попытался улыбнуться.

– Не приятнее, нет, – Саша едва заметно качнула головой. – Дело не в этом. Просто… – Она осеклась, не решаясь продолжить, но огромный ком внутри нее, мешающий дышать, требовал все сказать. – Я никогда не хотела детей. Я не могу сказать, что не люблю их, но… Я могу поиграть с детьми подруг, с племянниками Максима, но я никогда не чувствовала в себе готовности быть чьей-то матерью двадцать четыре часа в сутки, понимаешь? Но когда я ушла… когда решила больше не ездить с вами, я сама предложила Максиму завести ребенка. Он-то, в отличие от меня, всегда его хотел. А я думала, что смогу стать обычной женщиной, с мужем, ребенком, пеленками, детским садом. Такой, как все. Что это позволит мне забыть наши путешествия и забыть тебя. За пять месяцев я привыкла к этой мысли, она мне даже понравилась. Я впервые почувствовала, что хочу этого, понимаешь?

– Понимаю.

Может быть, на самом деле Войтех и не мог полностью понять, что именно сейчас чувствовала Саша. Как минимум, он не был женщиной. Зато он знал, каково внезапно лишиться будущего, которое уже спланировал для себя и успел полюбить.

Саша чуть отстранилась от него, чтобы заглянуть ему в глаза, а затем резко высвободилась из его объятий и отступила на шаг назад. Отчаяние на ее лице внезапно сменилось уверенностью, как будто она только что приняла какое-то решение.

– Знаешь что…

Она не договорила, вместо этого резко развернулась и направилась к дому, легко взбежала по ступенькам на крыльцо, вошла в дом и свернула на кухню. В буфете отец всегда хранил несколько бутылок коньяка, она точно это помнила. Иногда он приходил с рыбалки, вымокнув до нитки и ничего не поймав, открывал подаренную кем-то из благодарных пациентов бутылку дорогущего коньяка (почему все считают, что врачи мужчины непременно пьют коньяк? Сашин отец всегда предпочитал сухое вино), наливал на донышко стакана и залпом выпивал, несколько секунд после этого даже не дыша. Он называл это терапевтической дозой. Саша чувствовала, что ей сейчас крайне необходима терапевтическая доза.

Найдя в буфете початую бутылку, она захватила два стакана и, уже закрывая буфет, наткнулась на пачку отцовских сигарет. Она такие никогда не курила, предпочитала тонкие и легкие, но сейчас что-то покрепче было как никогда кстати. Какой смысл ей теперь не курить?

Она появилась на пороге в тот момент, когда Войтех только подошел к крыльцу, видимо, решив проверить, куда она так стремительно ринулась.

– Я на сегодня беру выходной, – как будто продолжая собственную мысль, которую не договорила парой минут раньше, Саша продемонстрировала ему коньяк. – К черту всех Ангелов.

Войтех только выразительно выгнул бровь, когда она всучила ему стакан и налила им обоим коньяка. Он с сомнением посмотрел на жидкость цвета пережженной карамели в своем бокале.

– Мы оба знаем, что крепкие алкогольные напитки скверно на меня влияют. К тому же, если мы оба выпьем, кто повезет нас обратно в город?

– А никто. – Саша сделала большой глоток из своего стакана и на несколько мгновений зажмурилась, пережидая, пока коньяк, схвативший ее за горло всеми своими градусами, снова позволит ей дышать. – Мы сегодня никуда не едем, ночуем здесь.