Инна Бачинская - Потревоженный демон

Молодые люди устроились на большой кухне Эмилия Ивановича. Лиса Алиса сидела за столом, листая старую пожелтевшую рукопись. На титульной странице стояло: «Тимофей Галаган . Записки незаметного человека ». Эмилий Иванович в ярком фартуке стряпал дамплинги. Брови его хмурились от усердия, он аккуратно окунал палец в чашку с водой и старательно заклеивал изделия. Лиса Алиса читала вслух, и они обсуждали прочитанное.

Рукопись, философское наследие Тимофея Галагана, раскопали в губернской канцелярии студенты Федора Алексеева — в одном из неразобранных ящиков. Вот такое случилось удивительное совпадение. Рукопись была тонкой, всего тридцать два листка, сшитых суровой ниткой и исписанных четким красивым почерком. Это были короткие замечания обо всем. Что-то вроде афоризмов. Чернила выцвели, бумага пожелтела, человека давно не было, а мысли остались.

Федор Алексеев в совпадения не верил… почти не верил, а потому долго рассматривал находку, даже понюхал. Рукопись пахла старой бумагой и сыростью. Он переводил испытующий взгляд на Эмилия Ивановича, пытаясь определить по его лицу истинный смысл находки. Если честно, он не ожидал, что им повезет. Опять-таки, подобных совпадений не бывает… то есть бывают, но редко. А мобилизация студиозусов на помощь Эмилию Ивановичу была проведена скорее в воспитательных целях, и на результат, тем более скорый, Федор не надеялся.

Честное лицо Эмилия Ивановича дышало искренностью. Федор хмыкал и снова углублялся в рукопись, думая: «А черт его знает! Вроде подлинник!» Тут он вспоминал «рисунки Тимофея Галагана» и снова взглядывал на Эмилия Ивановича… В конце концов он сказал себе, что это , так и быть, пока принимается за подлинник, исходя из презумпции невиновности подозреваемого на данном этапе, но пообещал себе на досуге заняться рукописью вплотную. Ну, Эмилий, погоди!

— «Смысл жизни… для всякого он свой. Для меня он однозначен: творчество», — с выражением прочитала лиса Алиса. — А для тебя, Эмик?

— Для меня? — Эмилий Иванович задумался и перестал лепить дамплинги. — Наверное, тоже творчество. И для тебя. Ты вот сейчас читаешь, мы обсуждаем, и это творчество. — «И радость!» — хотел он добавить, но не решился.

— Ага! Согласна, — покивала лиса Алиса. — Слушай дальше. «Я не боюсь смерти, я боюсь уйти бесследно. Каждый человек заслуживает хотя бы маленького памятника после смерти. Будь то книга, посаженное дерево или нарисованная картина. Или дети. Или настоящий памятник, маленький надгробный камень на тихом старом кладбище». — Она погрустнела. — Даже не знаю… А ведь у него даже этого нет… А если я бездарь и не напишу книгу или картину?

— Рожай детей, — брякнул Эмилий Иванович и покраснел. — Женщина, у которой дети, не бездарь.

— А ты боишься смерти? — Лиса Алиса пропустила мимо ушей упоминание о детях.

— Не думал никогда. Знаешь, если человек занят, он не думает о смерти. И тут мы опять вернулись к творчеству. Теперь осталось определить, что такое творчество.

— Нечего определять! То, что ты выдумываешь и сочиняешь, и есть творчество.

— А дамплинги — творчество или не творчество? Я усовершенствовал рецепт, например.

— Твои дамплинги — творчество, — польстила ему лиса Алиса. — Фантастические дамплинги!

— Спасибо. А можно ли все, что делает человек, назвать творчеством?

— Нет! Только то, что он придумывает сам, а не готовые рецепты.

— Или усовершенствует. Согласен. Значит, творчество — это индивидуализм в действии, так? Как оппонент коллективизму. И чем индивидуальнее, тем самобытнее и больше творчества?

— Ну… да. Но слишком много индивидуализма… даже не знаю. Слушай, Эмик, а тебе не кажется, что вся история человечества — это попытка подогнать всех под одну планку? Приличия, манеры, правила, внешний вид, принято — не принято…

— А почему?

— Да потому, что подогнанными под одну планку легче управлять, это законопослушные, смирные, спокойные и предсказуемые персонажи, без закидонов, начальство их любит. Начальство в широком смысле.

— Согласен. Но не только управлять, с ними и общаться комфортнее. Возьми соседей… Кроме того, творцов не должно быть много. Подумай, если бы каждый замечательно сочинял музыку, писал картины, книги… Не было бы ни зрителей, ни читателей, ни благодарных слушателей, а одни творцы. Хороших вещей должно быть мало, иначе они обесцениваются.

— А как же хорошая одежда?

— Одежда — это ширпотреб, это не считается. Творчество в смысле наследие.