Инна Бачинская - Потревоженный демон

«А я ведь чувствовал», — сказал себе Федор. Это же бросается в глаза и видно невооруженным глазом! А вы, господин философ, стареете, теряете остроту восприятия и хватку, попенял он себе и отправился на кухню варить кофе.

Художник чуть сместил памятник, замаскировал его, но почему-то оставил. Не знал, что в двадцать седьмом его не было? Если бы не знал, то не стал бы прятать. А раз спрятал, значит, знал. Но оставил. Почему? Да по одной-единственной причине: намекнул, что рисунок не имеет никакого отношения к Тимофею Галагану. Его стиль, его манера, его тема… зачем? И подпись «ТиГ»… зачем? Федор вспомнил картинки «Найди мальчика», или «кролика», или «старушку»… да кого угодно, где этот «кто угодно» был вплетен в рисунок и на первый взгляд незаметен.

Подпись «ТиГ»? Федор потянулся за лупой. Это как посмотреть. Литера «Т» видна вполне отчетливо, тут никаких разночтений. «Г» — также в отличной форме. А вот маленькая «и» слегка смазана — уголок рисунка был заломлен, линия залома проходит как раз по средней букве. Как ни странно, на обоих рисунках. В результате сработала заданность восприятия, увиделась «и», а если это вовсе не «и»? Скорее всего, так оно и есть. Так что же это, если не «и»? Похоже на «а» или на «н». Значит, «ТаГ» или «ТнГ»?

И что мы имеем в итоге? Таинственный подозреваемый был в музее, видел фотоальбом, способен держать в руке перо, однозначно неглуп и принял меры предосторожности на случай прокола. Рисунок — не подделка, а оригинал, художник подписался… скорее всего «ТаГ». Это не подделка, а намек… Иными словами, это рисунки неизвестного художника по мотивам работ Тимофея Галагана. А то, что какой-то баклан неосторожно подставился и принял рисунки за работы Галагана, — его проблемы. Сомнительный момент сей истории — дата! Но это дозволенная вольность художника… или недозволенная? Черт его знает! С одной стороны, недозволенная, так как создает некую заданность, что вкупе с манерой и нечеткой подписью «доказывает» авторство. А с другой… ну кто может поручиться, что неизвестный художник не создал рисунки в тысяча девятьсот двадцать седьмом году? Никто, если бы не памятник, которого тогда не было. Неизвестный художник одной рукой указал фальшивую дату, а другой, образно выражаясь, дал понять, что пошутил. «А интересно, — подумал Федор, — если я вдруг напишу картину, имею ли я право указать неправильную дату? Не знаю, — ответил себе Федор, — это же не паспорт… Не знаю, но мысль сама по себе интересна, как казус».

Так кто этот таинственный шутник, он же умелец-фальшивомонетчик? И в чем, собственно, его можно обвинить — состава преступления в деле нет.

А что есть? Что мы имеем на данный момент? Если картинка не та, подпись не та и дата, скорее всего, тоже не та, то… что? Состава преступления все равно нет. Значит, неизвестный мистификатор оправдан? Получается, оправдан.

Федор ухмыльнулся, вспомнив Виталю Щанского — однажды художник обозвал его бакланом. «Хоть ты и философ, Алексеев, — сказал Щанский, — а в живописи баклан». При этом он самым гадким образом хихикал, падал на диван и дрыгал ногами [8] Роман «Девушка сбитого летчика». . Прекрасная возможность отыграться. Федор потянулся за мобильным телефоном. Но рука его застыла на полдороге, и он задумался. Вспомнил радость Щанского, подумал и положил телефон обратно. Вспомнил слова какого-то философа о том, что важны не факты, а наше восприятие фактов. Виталя счастлив и горд, раскопав рисунки Галагана… Ладно, живи пока, подумал Федор. «Баклан!» — вспомнил он. И кто теперь, спрашивается, баклан?

Он сложил материалы «по делу» Тимофея Галагана в аккуратную стопку, а рисунки прислонил к экрану компьютера.

Неизвестный мистификатор… Это как посмотреть. В том-то и дело, что известный. Прекрасно известный! Толстый молодой человек с честными глазами, в разных носках, он же перспективный работник музея — Эмилий Иванович Тагей, с которым так хорошо пьется кофе на крыльце губернской канцелярии.

Вот и верь после этого людям! Или в людей. Этому ботанику никакое алиби не нужно, вспомнил Федор слова капитана и невольно рассмеялся…

Ирина Антоновна, не торопясь, написала заявление об увольнении по собственному желанию. Семейные обстоятельства, переход на другую работу… все такое. Хотя Алина, присутствующая здесь же, сказала, что ничего объяснять не надо — много чести. Но ты подумай, Иришка, Петюша же тебя не гонит! Петюшей девушки называли директора библиотеки Петра Филипповича. А также Петрушей или Петруччо. Ну, посплетничает родной коллектив, ты же знаешь, мы любим поговорить, ну и что? Завтра все войдет в свою колею, и никто ничего и не вспомнит. С работой сейчас трудно, подумай сама. А спикеры? А читатели? А радио, а газеты, а премьера? Ты уйдешь, хлопнув дверью, и на твое место поставят блатного жлоба с деревянной мордой… и вся твоя работа насмарку. Знаешь, один читатель сказал, что быть в библиотеке и не зайти поздороваться к Ирине Антоновне — это все равно что быть в Риме и не увидеть папу римского! Представляешь? Останься, Ирка! Как же я без тебя?