Матс Ульссон - Наказать и дать умереть

– Я… хотел пройти вовнутрь.

– А кто вам нужен?

Я вторгся на его территорию, и мужчина выглядел раздраженным. Выговор был совершенно не сконский. Вероятно, стокгольмец.

– Лизен Карлберг, – ответил я.

– Ее нет дома.

– А вы откуда знаете?

Он вскинул брови, – вероятно, вопрос показался ему дерзким.

– Я видел, как она уезжала.

– Но ее машина здесь.

– Она села в другую.

– Вы точно это видели?

– Не имею привычки следить за соседями, но как раз когда я с утра отдергивал шторы, Лизен разговаривала с мужчиной.

– Как он выглядел?

– Я был без очков.

– Но Лизен вы разглядели?

– Да, без сомнения.

– Вы хорошо с ней знакомы?

– Мы здороваемся, иногда я хожу на ее вернисажи. Тигр очень любит ее.

Я догадался, что Тигр – это собака, а мужчина проявляет к соседке больший интерес, чем хочет показать.

– А как выглядела машина?

– Большая и черная. Думаю, «вольво».

– И Лизен в нее села?

– Села, надо полагать.

– Надо полагать?

– Да. Пока я искал очки, машина исчезла. Лизен больше на парковке не было, и я решил, что она уехала в ней.

– Меня зовут Харри Свенссон, вот мой телефон. – Я выдернул листок из чековой книжки и записал номер на обратной стороне. – Если увидите еще что-нибудь интересное, звоните.

– Меня часто не бывает дома, увлекаюсь гольфом и… Хорошо, – кивнул мужчина, принимая бумажку.

– Которая из них ваша? – спросил я, показывая на кнопки.

– Эдблум, Карл Эдблум. – Мужчина протянул руку. – Приятно познакомиться.

Мы пожали друг другу руки, после чего я сел в машину и поехал в Андерслёв.

Арне все еще решал кроссворд. Я рассказал ему о поездке в Хелльвикен, Карле Эдблуме и о том, что Лизен уехала в большой черной машине.

Арне кивнул.

– У тебя есть лестница? – поинтересовался я.

– Что ты задумал?

– У Бергстрёма высокий забор.

– Ты идиот, – ответил Арне. – Позвони Эве.

– И что я ей скажу? Что Лизен не ночевала дома?

– Скажешь, что думаешь.

– Есть лестница или нет?

– Посмотри в кладовке. Свея доставала ее, когда мыла окна.

Я составил короткий список из фамилий и телефонных номеров и протянул его Арне.

– «Эва Монссон, Анетта Якобсон, Карл-Эрик Юханссон из газеты, Симон Пендер и Андрюс Сискаускас из Сольвикена»… – прочитал старик. – Что мне с ними делать?

– Это на случай, если меня долго не будет.

Я погрузил лестницу в багажник и поехал.

Арне долго смотрел мне вслед с крыльца.

Сарай Бергстрёма, ноябрь

Герт-Инге поставил машину возле дома.

Когда он отстегнул наручники от ремня безопасности, Лизен попыталась освободиться. Она оказалась сильнее, чем он думал: извивалась в его руках, лягалась и даже пыталась ударить. Стоило Герту-Инге ослабить хватку, как она вырвалась, но тут же упала, запутавшись в джинсах, которые болтались у нее на щиколотках.

Собравшись с силами, Герт-Инге обхватил ее за талию и перебросил через плечо, как мешок с мукой, захватил правой рукой сумки – свою и ее – и зашагал по дорожке через березовую рощу.

Голова Лизен болталась у него за спиной.

Герт-Инге ускорил шаг.

Он швырнул ее в темно-синее кресло с полированными махагоновыми подлокотниками. Лизен – в наручниках, со скотчем на губах и спущенными штанами – испуганно озиралась, словно до сих пор не поняла, что случилось. В машине она боролась с охватившим ее паническим страхом, все произошло слишком быстро.

Кресло, куда ее посадили, похоже, было не из того же гарнитура, что диван по другую сторону стола. Он показался Лизен знакомым. Ах да, именно на нем сидела женщина в чудовищном парике из фильма на мобильнике Харри Свенссона.

Герт-Инге стоял спиной к ней и рылся в ее сумочке.

Лизен попыталась подняться, но сил для рывка не хватило. Она завертелась, сползая с кресла, пока подоспевший Герт-Инге не вернул ее в вертикальное положение.

Он сорвал скотч, губы обожгло болью. Лизен заскрежетала зубами, разминая челюсти, и сглотнула.

– Как ты познакомилась с журналистом? – спросил Герт-Инге.

– Журналистом?

Лизен сама удивилась, насколько спокоен был ее голос.

– Ты знаешь, о ком я.

– Никакого журнали…

Левая щека запылала, хлопок эхом отскочил от стен. Только после этого Лизен поняла, что ей влепили пощечину. Потом еще раз, по другой щеке, тыльной стороной ладони.

– Не ври!

Глаза Лизен наполнились слезами, и лицо мужчины расплылось.

Щеки все еще горели.

– Разве отец не учил тебя, что врать нельзя?