Андрей Воробьев - Дело рыжего киллера

Еще несколько необходимых встреч, покупка билетов на самолет, пьянка — гулянка с коллегами и: задание выполнено — можно возвращаться в Питер раскрывать преступления. И совершать их.

…- А куратор-Хрюша, — размышлял Шварц в метро, — пленку-то мне отдаст. Этот его приятель… да Лишков! — Он очень здорово все расписал, — и Шварц, позабывшись, рассмеялся.

Сколько времени он ждал этого часа, стараясь накопать на куратора хоть что-нибудь во время выполнения всяких его поручений. Вот и фамилию отца девицы, значащуюся на обороте загсовского документа, Шварц не забыл: ксерокопия с этой бумаги хранилась теперь и у него. То, что добытые документы представляли для куратора определенную ценность, Шварц понял при первой же встрече с ним после возвращения из Львова. Куратор, быстро пробежав глазами текст, буквально захрюкал от удовольствия, и его толстые щечки мелко затряслись.

— Изумительно! Ты просто гений, — повизгивал Хрюша, — он будет приятно удивлен появлением наследницы…

Кто такой «Он» Шварц еще не знал, но решил, что узнает обязательно, а куратору не следовало бы так бурно выражать свои эмоции.

Но обычно бывший аспирант всегда был крайне осторожен. Теперь же он явно не угадал. Причем, не угадал в любом случае. «Неужели он рассчитывал, — размышлял Шварц, — что я просто выстрелю в спину этому чиновничку, забыв предварительно переговорить с ним по душам? Это Хрюша лопухнулся. Но теперь мы поговорим с ним самим. И оч-чень душевно»…

— Под занавес ночи, полной нежности и любви, сон особенно сладок. Именно в это сладкое время — в пять часов утра в дверь позвонили.

— Твои, что ли? — Вяло предположила Катя, откидывая одеяло.

— Не-а… Ко мне никто не собирался, — столь же вяло отреагировал Борис. Однако даже в полной темноте Катя поняла, что ее друг полностью проснулся, и его тело стало таким же напряженно-мускулистым, каким было два часа назад.

Звонок раздался опять. Как и полагается второму звонку, он был длиннее.

— Бомж какой-нибудь, — предположила Катя.

— Этот бомж хочет именно к нам, — Борис зажег лампу. Через секунду он уже спрыгнул на пол, одним махом натянул спортивные штаны и зашлепал босыми ногами в коридор. Кате стало на миг неудобно перед ним, она вспомнила, как за весь вчерашний день так и не удосужилась подмахнуть грязь в коридоре. И тут звонок зазвенел опять.

На этот раз он был еще продолжительнее прежнего. Казалось, он кричал: «Даже если вы все здесь сдохли, все равно, поднимайтесь»!

Из комнаты Катя услышала скрип первой двери. Девушке показалось, что она видит, как Борис нагибается к глазку, перед тем как спросить: «Кто там»? Она вздрогнула, на секунду представив этот вопрос, произнесенный тревожным тоном и грубый ответ: «Откройте, милиция»! Катя мигом вспомнила все свои мелкие прегрешения перед законом, тут же поймала себя на мысли — о делах своего «папика» она не знает почти ничего.

Но ничего этого не случилось. Заскрежетала наружная железная дверь, послышался полный злости и сарказма голос Бориса: «Доброе утро». Снова скрежет и скрип: обе двери закрылись, судя по шагам, пустив в квартиру незваного гостя.

Потом на пороге комнаты появился Борис. В его глазах читались раздражение и удивление.

— Вообще-то, это к тебе.

Из-за плеча Бориса выглядывала Марина. Увидев ее лицо, Катя поняла, почему «папик» не наорал на визитершу прямо в коридоре…

Редкие капельки дождя мелкими бисеринками застывали на лицах небольшой группы людей, стоявшей возле двух свежих могил. Сегодня хоронили сыщиков, разбившихся в Ильинке во время маловразумительного и ничего не давшего преследования «Нивы», той самой, в которой некто, подсевший в машину уже за пределами Питера, вывозил Марину Войцеховскую на знакомство с ее будущей жертвой.

Смерть сотрудников сыскного агентства казалась чудовищно нелепой, как все подобные смерти… Авария была просто случайностью, но Нертов все равно чувствовал вину. Он корил себя за то, что сыщикам не дали выспаться, погнали ни свет ни заря на преследование девчонки, с которой потом, к вечеру, как ни в чем ни бывало, словно и не было этой жуткой трагедии…

Любые оправдания перед родителями и вдовами погибших бессмысленны. И бормотание чего-то несусветного про выполненный до конца долг буквально застывало на губах. Алексею казалось, что ребят-то он подставил, как выходило теперь, под свои личные дела: это у него был запутавшийся в криминале отец, у него — сумасбродная девка, еще неизвестно с кем и чем повязанная. Все это были его, а ничьи другие, хлопоты, в которые он и втянул абсолютно непричастных к тому людей.