Андрей Воробьев - Дело диких апостолов

Один из упавших хлопцев, опомнился почти сразу и попытался пнуть ногой Машу. Та, уже успев прокусить пиджак Игоря Дмитриевича вместе с колыхавшимся под одеждой толстым пузом, и, для верности, неосмотрительно оказавшуюся поблизости руку, мгновенно переключилась на ногу нападавшего. Капкан челюстей очередной раз сомкнулся с усилием полторы тысячи килограмм на квадратный сантиметр, дробя берцовые кости и разрывая плоть. Вопль парня перекрыл все остальные звуки. А Мэй уже атаковала дальше, словно выполняла на курсах ЗКС норматив по защите от группы нападающих.

Аня за одну секунду поняла, что же она натворила. Но страх, не столько за себя, сколько за деда, победил все прочие чувства и она, торопливо отступив в квартиру, захлопнула дверь, после чего вся в ужасе начала вглядываться в глазок.

Между тем, на площадке происходило нечто невообразимое. Дядька Мыкола схватив швабру, брошенную тетей Инной, пытался ударить ей Машу. Более менее целый хлопец уже вскочил на ноги, но не знал, как помочь товарищу, нога которого была раздроблена челюстями. Отдать ротвейлерше свою ногу взамен он не собирался. Игорь Дмитриевич, протрезвевший еще до того момента, когда его коснулась Мэй, поскуливая, рачком отползал в сторону, пытаясь найти здоровой рукой свой дипломат.

Мэй успела перекусить палку швабры раньше, чем Мыкола замахнулся второй раз, после чего чуть было не достала дядькины штаны в районе гульфика. Но дядькино потомство было спасено Сахитовым.

Тимур Алиевич умудрился успеть достать газовый пистолет и с полутора метров выстрелить Маше в морду. Собака взвыла и промахнулась. Это позволило дядьке Мыколе пнуть ее ногой и Мэй отлетела к соседней двери. Хлопец с ревом кинулся за ней, чтобы добить, а дядя Мыкола, прекрасно соображавший, что их постигла неудача, прыгнул к двери, намереваясь выбить ее ударом ноги. И в этот момент в нее вцепились маленькие острые зубы.

Все забыли про тетю Инну. А та, смахивая кровь с разбитого носа, доплелась до своей двери и плача открыла ее. К этому моменту, все двадцать две собаки (беременные суки остались в своих коробках), уже столпились на пороге, повизгивая и покусывая друг друга. Лишь только дверь открылась, они буквально выплеснулись на площадку и рванулись вверх по лестнице, искать обидчиков любимой мамочки.

Искать долго не пришлось. С жуткой руганью дядя Мыкола упал на пол. Ему повезло, так как его сначала атаковали лишь две шавки. За то Игорю Дмитриевичу, попытавшему под шумок улизнуть с поля боя, досталось больше других. Здоровенный кабысдох, с еще до конца выпавшими зубами, впился ему в лодыжку, прокусив сухожилие. Ублюдочный вариант немецкой овчарки ухватил его за левую руку. Рыжий такс по кличке Чубайсик, вгрызся в правую руку на всю пасть, длина которой не многим отличалась от длины вытянутого криволапого туловища. Пудель впился в ляжку, спаниель — в свободную лодыжку, а левретка, визжа от ужаса, сомкнула зубы на гениталиях. Игорь Дмитриевич медленно сползал по ступеням, терзаемый десятком пастей. К чести риэлтера надо заметить, что дипломат он так и не выпустил.

Достигнув площадки, Игорь Дмитриевич смог ухватиться за перила и наконец-то бросив портфель, выпрямился. Теперь собаки кусали его только за ноги и лишь ливретка висела там, где и уцепилась с самого начала.

Сахитову повезло несоизмеримо больше. Ему пришлось сразиться лишь с одной болонкой. Оторвав ее от себя и отшвырнув в направлении эпицентра битвы, он решил, что так как опасность пришла снизу, имеет смысл подняться наверх. Глядя на полурастерзанного Игоря Дмитриевича, он решил, что квартирная эпопея стремительно подходит к концу. Добежав до последнего пролета, Сахитов понял, что чердак всего лишь запломбирован и можно рискнуть. Он вскрыл люк, полез наружу и через несколько секунд уже не слышал, и не видел, то же происходит на лестнице.

А там дядька Мыкола проявил изворотливость. Он разбросал двух шавок, освободив руки, схватил остатки швабры, а так как собачки тети Инны не отличались ни габаритами, ни упитанность, стал их просто разметывать по сторонам. Шестью-семью ударами, он отбросил всех, кроме бульдога по кличке Мэр, который повис на штанине дядьки и болтался на ней, не обращая внимание на удары.

Несколько оправившаяся от выстрела и удара об стену Мэй, убедившись, что из всех нападавших более-менее боеспособным остался лишь один, хотя и тоже покусанный, ощерилась на него. Парень отступил к стене и, опустив руки, прикрыл пах. Собака справедливо расценила эти движения, как намерение сдаться и замерла, охраняя задержанного, не обращая более внимания на занятого борьбой с Мэром дядьку.