Инна Бачинская - Конец земной истории

– Насколько мне известно, нет. И я не знаю, просто бью наугад. Вам известно о письмах, которые она получала в последний месяц? Вернее, за две последние недели?

– Письма? Понятия не имею. Что за письма?

– Это были почтовые открытки без обратного адреса, а вместо текста там был год – тысяча девятьсот восемьдесят третий.

– Только год?

– Только год. Следователь предположил, что это намек на какое-то дело, по которому она вынесла приговор, и теперь…

– Вы хотите сказать, это месть? – перебила Лариса. – Через столько лет? – Она помолчала, потом сказала: – Я допускаю, тетя Нина могла быть жесткой…

– Она ничего не рассказывала о каких-нибудь интересных случаях из своей судебной практики?

– Рассказывала, но ничего такого… особенного. Я не думаю, что это месть… не представляю себе…

Незаконченная фраза повисла в воздухе.

– Они что-нибудь нашли? – снова спросила она.

– Не знаю, Лариса. Я не видел Мельника с того самого дня.

– Я, к сожалению, видела… – уронила она и, помолчав, добавила: – Я могу поверить, что написал осужденный, возможно, хотел напугать… не знаю. Но убить? Зачем? Месть? Через столько лет?

Она говорила это не столько Монаху, сколько себе, не ожидая ответа. Он промолчал.

– А кроме того, – продолжала она, – зачем писать? Напугать? Предупредить? Убийца приходит и убивает, а не шлет дурацкие открытки. А перед убийством объясняет, за что… – Она осеклась, подумав, что, возможно, так и было.

– Согласен. На первый взгляд верно, но ведь были открытки и было убийство, и они взаимосвязаны. Убийца прислал открытки… что-то вроде черной метки, угрозы. Глупо, не нужно, согласен. Считайте, эмоции возобладали.

– Но ведь тетя могла принять меры, заявить… у нее везде связи, или сказать мне, наконец. Или вообще уехать! А вам не кажется, что она попросту не придала угрозе значения?

– Если бы она не придала угрозе значения, то не стала бы хранить открытки. Мы все равно ни до чего путного не додумаемся. Надо действовать, Лариса. У вас есть ключ от теткиной квартиры?

– Есть, – ответила она не сразу, удивленно уставясь на него.

Появился Митрич с тележкой. Проворно расставил на столе бокалы с пивом и тарелки и убыл, ухмыльнувшись и подмигнув Монаху.

– Ваше здоровье! – сказал Монах, припадая к бокалу.

– Я не пью пива, – отчеканила она.

– Классное пиво, – выдохнул Монах с удовольствием. – Много теряете. Вы не пьете вообще или не пьете пива?

– Я не пью вообще.

– У меня предложение, Лариса. Мы с вами в одной лодке сейчас, типа союзники. Попробуйте хотя бы!

Он с удовольствием жевал бутерброд и запивал его пивом. Борода его победительно торчала, и Лариса вдруг усмехнулась, вспомнив, как отец спросил, не застревают ли там крошки.

– Застревают, – сказал Монах. – Но всегда можно вытряхнуть. Не проблема. Попробуйте пива!

Лариса нерешительно взяла бокал, пригубила. Монах с улыбкой наблюдал. На ее верхней губе осталась пена, и она ее слизнула. Глаза их встретились, и Монах подмигнул. Лариса вспыхнула.

– Мы не могли бы сходить к вашей тетке, я хочу посмотреть, что там?

– Квартира опечатана. Что, собственно, вы собираетесь там найти?

Монах пожал плечами и сказал назидательно:

– Когда вы исследуете неизвестное, то никогда не знаете, что обнаружите. Что-нибудь. – Он выразительно дернул бровью и добавил: – Можете постоять на улице. Сделаете вид, что ждете подругу.

– Я пойду с вами, – сказала она сухо. – Недолго. И я не позволю вам шарить и заглядывать в шкафы и письменный стол.

– Я ни к чему не прикоснусь, – сказал Монах. – Просто хочу почувствовать атмосферу.

– Ну да, ведь вы ясновидящий, – ядовито сказала она.

– Издеваемся? Это от пива? – хмыкнул Монах. – С непривычки?

Лариса вспыхнула и невольно улыбнулась, и Монах подумал, что впервые видит ее улыбающейся.

– Идите первая, – сказал Монах. – Вдвоем мы слишком бросаемся в глаза.

Лариса кивнула и ускорила шаг. Вдруг обернулась и сказала:

– Код – триста пятьдесят девять, третий этаж, квартира восемь.

Монах не торопясь двинулся к перекрестку. Постоял там, рассматривая афишную тумбу, и, так же не торопясь, отправился обратно. Поднялся на третий этаж, толкнул дверь с болтающейся длинной бумажной лентой с лиловыми печатями. Лариса с несчастным лицом стояла в прихожей, не решаясь войти в раскрытую дверь гостиной. Монах аккуратно закрыл за собой дверь, и они обменялись вопросительными взглядами. Монах неопределенно взмахнул рукой. Лариса переступила порог комнаты. Монах последовал за ней. Оба молчали. Лариса заплакала. Она плакала не всхлипывая, почти не дыша, снимая слезы пальцами…