Вдруг Чот остановился.
– Видишь этот овраг? – спросил он.
Мы стояли на гребне высокого обрыва, окруженного густым молодым ельником. Внизу, под нашими ногами, вилась тонкая лента реки, а перед рекой поднимался густой бурелом из ивняка, сквозь который невозможно было пролезть.
– Там – болото, – объяснил Чот.
– Жуткое место, – поежился я, – свалишься, попадешь в зыбкую трясину и не выползешь назад.
Мы стали медленно спускаться с горы вниз к машине. Идти было очень трудно, то и дело ноги вязли в грязной осенней жиже. Я шел впереди, примерно в метре сзади меня осторожно ступал он. Его шаги были сильно схожи с легкой поступью дикой кошки, которая выслеживает добычу. Он то и дело останавливался и с непонятным мне страхом оглядывался по сторонам. Вдруг под его ногой хрустнула ветка. Я оглянулся. На меня в упор смотрели выпученные налитые кровью глаза Чота. В следующий миг его худые жилистые руки крепко держали меня за ворот куртки. Все, что произошло потом, длилось буквально считанные секунды. Счет в самом деле шел на мгновения.
Чот рванул меня на себя и что есть силы толкнул вниз с обрыва в овраг. Мой полет длился одну сотую долю секунды, но и ее оказалось достаточно, чтобы я успел закричать о помощи. Мой враг испугался. Лежа на спине, на дне оврага, я успел заметить смертельный ужас, отразившийся на его лице – лице зверя.
«Трус! Жалкий напыщенный индюк», – успел я подумать в то время, как он медленно приближался ко мне.
Буду умирать, но никогда не забуду страшных подробностей тех минут. Время, казалось, остановилось навсегда. Еще никогда мне не было так страшно, я не думал, что минута может длиться так долго. Этот человек боится того, что сделал. Клянусь, он пожалеет об этом. Но сейчас я должен воспользоваться его страхом и отыграться. Надо потянуть время. Сейчас это главное. Все остальное потом. Чтобы ни случилось, я должен взять реванш в этой патовой ситуации.
Я почувствовал огромное облегчение, когда понял, что Чот трусит, что он не решится на убийство, потому что кишка тонка, что смертельно боится ответственности, но еще и потому что у него нет времени. Самое большее чем он располагает – это минутой, двумя… Да, не больше. А за это время, если и можно убить человека, то нельзя скрыть следы преступления. Это ясно. Раз так, то единственное, что ему остается, это шантаж.
«Кажется, я просчитал его правильно, – сказал я себе и улыбнулся. – Что ж, раз так, я буду держаться до последнего».
Но все случилось совсем иначе. На деле все оказалось хуже. Никогда еще человек не измывался так над другим подобным ему существом, и никогда еще за всю свою недолгую жизнь, я не испытывал такого мучительного унижения. Негодяй опять сшиб меня с ног, едва я успел, схватившись слабыми руками за сломанный ствол березы, подняться с холодной, продутой всеми осенними ветрами земли.
Чоту не потребовалось больших усилий, чтобы совершить свое черное дело, поскольку жертва, то есть я, сама не проявляла никаких признаков сопротивления. Что это было? Малодушие или что иное? Но у меня руки не поднимались смазать ему по роже или схватить за горло, может быть, потому что все равно ничего путного из этого не вышло бы. Я только бы ухудшил свое и без того безвыходное положение.
Он начал раздевать меня как какую-то девку. Я смотрел, с какой осторожностью, я даже сказал бы, с нежностью, Чот отряхивал дорогие вещи, которые он снял с меня. В его глазах они, по – видимому, имели хорошую цену. И затем с особой тщательностью складывал их в пластиковый мешок. Я не сомневался, что такой же точно мешок приготовлен им и для меня, чтобы спрятать мой голый труп, а затем утопить в этой вонючей речке, которая спокойно текла в трех шагах от нас. Правда, речка слишком мелкая. Мешок будет виден с дороги, и какой – нибудь прохожий или просто мальчишки – рыболовы выловят его завтра утром, если только Чот не предпримет иных мер, чтобы замести следы. Возьмет оба мешка с собой – и прощай, Сергей Иванович. Тебя закопают где – нибудь, под столетним дубом в лесной глуши.
– О, какая небрежность! – воскликнул в эту минуту Чот привередливо. – Пуговка оборвалась, но ничего, пришьем. Разве можно так обращаться с дорогой курткой? Она же не наша – японская. Я за нее тысячи четыре в коммерческом магазине отхвачу. Японцы – народ аккуратный. У них все без сучка и задоринки…
– У них – да. А у тебя ничего не выйдет. Слишком большая ты мразь! – крикнул я и сам удивился, что у меня прорезался голос.
Читать дальше