Михаил Рогожин - Операция «Круиз»

– Граф, а какой у вас рост?

– Сто девяносто два…

– А вес?

– Семьдесят шесть.

– Ой, ой… мои любимые размеры, – воскликнул Стасик и прошептал влажным шепотом: – Я приду к вам в ложу.

Прозвенел третий звонок. Сцена осветилась. У самого ее края стояла восхитительная Татьяна. Она казалась почти юной. Русая коса, уложенная короной на голове, придавала строгость лицу. Линия шеи, резко переходящая в сильный узкий подбородок, подчеркивала мраморную отточенность черт. Римский нос возвышался над верхней, несколько вздернутой губой. От ее раздвоения в центре к основанию носа пролегла нежнейшая ложбинка. Когда Татьяна произносила очередную страстную речь, мельчайшие капельки испарины скапливались в этой ложбинке и сверкали раздражающими манящими искрами. Ни одна морщинка не обозначилась на ее скуластом лице с большими, глубоко посаженными синими глазами, над которыми царственно парили тонкие дуги подвижных бровей.

Казалось, Татьяна была способна одним неуловимым движением брови передать любое внутреннее состояние. И это было видно даже из ложи! У Павла захватывало дух, когда она смотрела в его сторону. Ее высокая ладная фигура с широкими бедрами, тонкой талией и обворожительно покатыми беззащитными плечами таила в себе бурю глубоких эмоций и будила желание. Жесты, походка были крупными, но какими-то незаконченными, обрывающимися. Так и хотелось поддержать ее, подать руку, обхватить за талию, чтобы она почувствовала себя увереннее.

Увлеченный созерцанием будущей любовницы, Павел не заметил, как в ложу проник благоухающий французским одеколоном Стасик.

– Не желаете фужер холодного шампанского, граф? – прошептал он. И, не дожидаясь согласия, протянул запотевший бокал.

Павел с удовольствием выпил. Стасик придвинулся к нему почти вплотную и даже оперся рукой о его колено.

– У вас намечается роман с Татьяной? – продолжил он. – Поверьте мне, в жизни она совсем не то, что на сцене. Как и все женщины, не умеет любить. Сплошное притворство. Ах, граф, если бы вы только захотели настоящей любви… Я готов был бы заменить вам целый гарем наложниц. От Татьяны вы уйдете разочарованный. Вам ли не знать, какая пакость эти дамы! Ведь вы человек светский, возвышенный, европейский. Я с первого взгляда определил это. Вам должна быть близка любовь элитарная, эстетская, основанная на взаимном наслаждении.

Павел спокойно снял его руку со своего колена и, отдавая пустой бокал, прошептал: «Когда я захочу полюбоваться твоей попкой, тебя приведут ко мне. А сейчас отведи меня в гримуборную Татьяны. И сбегай, купи большой букет алых роз».

Окрыленный Стасик поцеловал ему руку и жестом пригласил следовать за ним. Они спустились вниз и через служебный вход попали прямо на сцену. За кулисами стояла Татьяна и обмахивалась веером. Она заметила Павла.

– Вы, граф, куда?

– К вам в гримуборную.

– Давно пора. Тем более что играю сегодня хреново. Сейчас последний выход, и я с наслаждением стащу с себя это пыльное тряпье, – она схватила подол юбки и встряхнула его. Клубы пыли волнами полетели на сцену, играя разноцветными искрами в лучах софитов.

– Прошу посторонних уйти со сцены! – зашипел помощник режиссера.

Стасик увлек Павла за собой.

Они довольно долго поднимались и опускались по каким-то узким, слабо освещенным лестницам. На любом более или менее просторном пятачке стояли актеры, курили и спорили, размахивая руками. На графа никто не обратил внимания. Только один полупьяный мрачный мужик, судя по всему, рабочий сцены, потребовал дать ему закурить. Ответ Павла, что он не курит, не убедил мужика, и он выматерился вслед. Наконец, пройдя по длинному коридору, Стасик распахнул одну из дверей.

– Располагайтесь, граф, а я помчался за цветами, – при этом он не двинулся с места, вопросительно глядя на Павла. Тот поначалу не сообразил, но потом достал десять долларов, и Стасик не заставил себя долго ждать. Оставшись один, Павел прошелся по довольно большой комнате с низким арочным окном, занавешенным плотными коричневыми шторами. У одной стены стояло два столика с зеркалами, над которыми горели лампочки. На том, который, по всей видимости, принадлежал Татьяне, было огромное количество всевозможных пузырьков, баночек с кремами, флакончиков, несколько детских фотографий в рамках, бутылка пива и пепельница, полная недокуренных сигарет. Рядом на полу валялись чулки, колготки и театральные туфли. На спинке стула висел бюстгальтер. У стены напротив стоял старый кожаный диван с высокой спинкой, заканчивающейся помутневшим от времени узким зеркалом и полочками по бокам с деревянными резными виньетками. На нем в беспорядке валялись платья. Сбоку находилась небольшая ниша, в которую был вмонтирован душ. Закрывалась она полупрозрачной занавеской. Павел осторожно отодвинул платья и сел на диван. Он с не свойственным ему трепетом вдыхал тяжелый воздух, замешенный на запахах духов, кремов, пудры, обуви, пыльных тканей и цветов. Из радиоточки доносилась трансляция спектакля. Голос Татьяны звучал торжественно, почти возвышенно. Павел улыбнулся, вспомнив, что играет она сегодня «хреново». В дверь постучали. Он оглянулся и поначалу растерялся, увидев свое отражение. Оказалось, что на двери укреплено большое зеркало. Он не знал, как реагировать на стук, но дверь открылась и в гримуборную вошла костюмерша. Она строго посмотрела на Павла и отчеканила: