Жан Висар - И снова Шерлок Холмс. «Кривая усмешка дамы пик», «Тайна замка Мэн», «Голова»

– Подождите, подожди! Я что-то не совсем вас понял, как это – «в переводе»? – Холмс быстро вскочил со своего кресла, в два шага, оказался рядом со мной и тут же вернулся обратно. Теперь моя книжонка была уже в его руках, а лицо выражало крайнюю степень удивления. Я никогда даже не видывал его таким. И кокаин, как вы догадываетесь, был здесь уже совершенно ни при чем. Он поворачивал тоненькую брошюрку и так, и эдак, перелистывал ее, с удивлением глядя на непонятный ему текст, обнюхивал снаружи, и заглядывал внутрь, снова смотрел, изумляясь, на ее обложку…

– Ватсон! – с какой-то хрипотцой в голосе обратился он ко мне, обретя, наконец, дар речи, – Ватсон! Вы что умеете читать на этом жутком, тарабарском языке???

– Да, – скромно отвечал я, стараясь не показать ему, как мне приятно это его неподдельное восхищение моей персоной. По-видимому, это было то единственное достоинство, которое ему удалось обнаружить во мне за все годы нашей с ним довольно плотной дружбы.

– Да, повторил я, – ваш покорный слуга научился этому в Афганистане, в госпитале, где на протяжении нескольких месяцев моим пациентом был один тяжелораненый русский офицер. Потом, когда я уже сам получил ранение и тоже занял место на больничной койке, у меня образовалось масса свободного времени для закрепления и совершенствования в этом языке. Языке, скажу вам прямо, Холмс, сложном, противоречивом, безобразно запутанном, но, безусловно, выдающимся по своим художественным возможностям и неисчерпаемому богатству в изображении тончайших нюансов нашего внутреннего и внешнего мира. За те несколько месяцев я буквально взахлеб, упиваясь, прочитал почти всех известных русских классиков, и смею вас уверить, Холмс, ни разу не пожалел о потраченном на это времени. Некоторые их этих произведений просто изумительны. Конечно, я понимаю, – Шекспир. Конечно, – Шиллер и Диккенс. Конечно, – согласен! Но иной раз, друг мой, сравнение общепризнанных гигантов английской классической литературы с прочитанными мною скромными работами этих русских, наводит меня на такие нелицеприятные для нас англичан сравнения, что просто становится грустно. Как-то все у них там живее, Холмс, сочнее и натуральнее. Так прямо и хочется попробовать все это на вкус…

– Это поразительно, Ватсон! – снова вскрикнул Холмс, – все еще находящийся в крайней стадии изумления, – и за все эти годы я даже не подозревал об этом вашем достоинстве, да что там говорить – о бесценном даре! Вот вам и частный детектив-консультант! Вот вам и чародей с дедуктивным методом! Просто позор! А вы, Ватсон, – тоже хороши! Помните, когда я расследовал дело этого русского посланника, – ну, все эти их подметные письма, прокламации и все такое прочее? Мне ведь пришлось тогда просить помощи у известного русиста, профессора из Гарварда. И все это только для того, чтобы внести кое-какие уточнения и оценить правильность сделанных английских переводов. А вы даже и словом обо всем этом не обмолвились!

– Мне было тогда совсем несложно помочь вам дорогой Холмс, – вежливо ответил я, – но вы же не просили меня об этом.

Да, сегодня, безусловно, был мой день! Изумление моего друга, сменилось неподдельным чувством восхищения, и даже гордости. Причем, не столько мною, а, как я понял, скорее, к хорошо известным, свойственным только нашей национальной традиции, чисто английским качествам характера:

Никогда, и ни при каких обстоятельствах, даже и на виселице, – не суетиться.

Будучи по горло в дерьме, – не терять чувства собственного достоинства.

А главное, – не совать нос в чужие дела до тех пор, пока тебя самого об этом не попросят…

Но, простите меня, джентльмены, мы, кажется, несколько отвлеклись от темы. Вернемся-ка снова к нашей непринужденной дружеской болтовне.

– И о чем же пишет там этот ваш Пушкин? – Холмс пододвинул свое кресло поближе к огню, и тем самым, оказался рядом со мной.

– О чем могут писать русские, Холмс, естественно, только о любви…

Я специально дал небольшую паузу, хорошо зная отношение моего друга ко всем вопросам, связанным с проблемами взаимоотношений полов, но, увидев, что его лицо сразу стало сжиматься в гримасу неприязненной скуки, приобретая портретное сходство с сушеной грушей, я сжалился над ним и быстро добавил, – о любви к деньгам, конечно. Эта вечная тема, насколько я знаю, вам значительно ближе, Холмс?

Мы еще немного посмеялись этому моему удачному каламбуру, а потом я, действительно, вкратце, пересказал ему весь сюжет этого небольшого и, в общем-то, незамысловатого рассказа, сверяясь иногда с оригинальным текстом брошюры. На протяжении всей моей речи Шерлок Холмс сосредоточенно молчал, ни разу не перебив меня каким-либо вопросом, молчал даже и при описании мною явно криминальной части этой драмы. Расслабленно развалившись в кресле и вытянув свои длинные ноги в остроносых домашних туфлях к самому обрезу каминной решетки, он, как кот, жмурясь на огонь, сосредоточился лишь на испускании изо рта плотных колечек дыма, ловко направляемых им прямо в раскаленную пасть пылающего камина. Всего пару раз он как будто выходил из этого своего оцепенения и жженой спичкой быстро делал какие-то короткие заметки на белоснежной манжете, выступающей из рукава его халата.