Андрей Воронин - Отражение удара

Размышляя обо всех этих невеселых вещах, Аполлон Степанович шел по уснувшим улицам. Сверху накрапывал мелкий холодный дождик, и Аполлон Степанович раскрыл предусмотрительно захваченный из дома зонт.

Зонт был старый, большой, и под ним было сухо и уютно, почти как под крышей. Мимо проносились редкие машины, иногда рядом притормаживали патрульные "уазики", но, вглядевшись в одиноко бредущую под дождем фигуру, милиционеры уезжали - все они хорошо знали привычки Аполлона Степановича и давно махнули на него рукой: если за три года ночных гуляний со стариком ничего не случилось, то не случится и впредь. Да и кому он нужен в поношенном светлом плаще покроя семидесятых годов и дурацкой клетчатой кепке? Издали же видно, что взять с него нечего, кроме анализов... Тем более, что на все предупреждения и увещевания Аполлон Степанович отвечал одинаково: кому, дескать, я нужен, и вообще, чему быть, того не миновать.

И как-то всегда получалось, что он прав: три года подряд каждую ночь, невзирая на погоду, он выходил на улицу, и за три года его ни разу никто не остановил, кроме все тех же патрульных. Придраться милиционерам было не к чему: документы у старика всегда были при себе, оружия он не имел, а комендантский час в Москве, слава богу, еще не ввели. Правда, один не в меру ретивый сержант не раз высказывал в разговорах с коллегами предположение, что дед в светлом плаще просто готовит какое-то крупное преступление, а пока что приучает сотрудников милиции к тому, что он является как бы неотъемлемой частью городского пейзажа, запасаясь таким образом чем-то вроде алиби. Сержанта подняли на смех, что полностью опровергало расхожее мнение, будто в патрульно-постовой службе работают сплошные идиоты.

Время приближалось уже к трем часам, когда Аполлон Степанович свернул на Малую Грузинскую.

Ходьба утомила его, сырой ночной воздух успокоил нервы, и он чувствовал, что уснет, едва успев коснуться щекой подушки. Старательно обходя блестевшие в свете уличных фонарей лужи, Пряхин в который раз порадовался тому, что в свое время не стал терпеть светкин храп и выбрался на свежий воздух. Он чувствовал, что эти прогулки очень полезны для здоровья - не понимал, а вот именно чувствовал. Сейчас состояние его организма было даже лучше, чем три года назад: живот, как-то незаметно выросший у него годам к пятидесяти, заметно уменьшился в размерах, он перестал задыхаться при ходьбе и начисто пропали головные боли, не дававшие житья в последние десять лет. Аполлон Степанович рассчитывал протянуть еще лет пятнадцать-двадцать - конечно, при условии, что избавится от Светки, которая надоела ему, как паховая грыжа. Кому приятно жить под одной крышей с человеком, который желает тебе смерти?

"Если буду переезжать, - подумал он, - обязательно выберу город, в котором есть река, и не какая-нибудь Зловонючка, а нормальная река, в которой полно рыбы и которую нельзя переплюнуть одним плевком.

С моей бессонницей рыбалка - самое милое дело".

Мимо, приветственно мигнув фарами, проехал милицейский "уазик". Аполлон Степанович шутливо отдал честь, приложив пальцы к козырьку своей клетчатой кепки. "Уазик" фыркнул выхлопной трубой и укатил.

Потом встретился продрогший бомж Васяня, старый знакомый, которого опять выставили из подъезда, где он устроился на ночлег. Они немного поговорили о погоде и о политике. В связи с темой погоды Васяня пожаловался на геморрой, Аполлон Степанович ему посочувствовал и дал три рубля с мелочью - больше у него при себе не было.

- Хороший ты мужик, Степаныч, - благодарно прохрипел Васяня, - а только посидел бы ты пока что дома. Слыхал, маньяк у нас завелся? Неровен час, и до тебя доберется.

Про маньяка Аполлон Степанович, конечно же, слышал. В этом плане ему даже было, чем похвастаться, ведь это именно его, а не кого-то другого, вчера ночью протаранил удиравший от убийцы мальчишка. Пряхин рассказал Васяне эту историю, предупредительно держа зонт так, чтобы тот прикрывал и его, и бомжа.

Выслушав его, бомж зябко передернул плечами, вынул из кармана изжеванный, треснувший вдоль деревянный мундштук, вставил в него окурок и закурил. Курил он скупыми экономными затяжками, надолго задерживая в легких вонючий дым.

- Вот я и говорю, - хрипло заметил он между затяжками, - сидел бы ты дома. Маньяк - он и есть маньяк. Ему все равно кого кончать, старого или малого. Тем более, что этого пацана ты, можно сказать, спас. Кабы не ты, догнал бы его этот гад и додавил до полной и окончательной победы. Как бы он тебе за это не отомстил.