Андрей Воронин - Отражение удара

- Вот и читали бы книги, раз такие умные, - проворчал букинист. Грызть-то зачем?

- А они таким способом усваивают информацию, - с серьезным видом предположил Илларион. - Непосредственно, так сказать. Перерабатывают байты в калории.

- Тебе все шуточки, - вздохнул Марат Иванович, направляясь к лестнице. Убитую крысу он нес в руке, держа ее за хвост. Крыса болталась, как маятник. - А я вот живу в постоянном страхе. Вчера, например, такого ужаса натерпелся! Даже не вчера, а уже сегодня, ночью.

Я в магазине засиделся.., честно говоря, своего Тиниуса рассматривал.., и вдруг рев, визг, грохот! Два каких-то молодчика на джипе не вписались в поворот. Хорошо, что напротив магазина кто-то оставил грузовик. Водитель сразу умер, а пассажира, такого же дурака, "скорая" увезла.

- Что же тут хорошего?

- Ну, а если бы в витрину? Да бензобак взорвался бы? Что тогда?

- Тогда, Марат Иванович, тебе было бы уже все равно.

- Не надейся, - огрызнулся старик, - не дождешься. Зря я тебя в завещании упомянул, теперь через слово на могилу мне намекаешь.

- В завещании? Меня? Интересно, что же ты там написал? "Скажите Забродову, что он неуч и солдафон"?

- Примерно так. А если серьезно, то я тебе решил кое-какие книги оставить. Знаю, что квартира у тебя маленькая, так я самое ценное отобрал. А остальное - в библиотеку...

- Ну, Марат Иванович, что-то рано ты засобирался...

- Возраст, Илларион, возраст. В моем возрасте все свои дела нужно держать в порядке и вовремя платить по счетам - просто так, на всякий случай. Но особенно не радуйся, я еще вас всех переживу. Хотя не дай бог, конечно...

Они вышли из подвала. Марат Иванович запер дверь и, широко шагая, устремился к продавщице.

- Вот что, Машенька, - начал он, но девица не дослушала. Выскочив из-за кассы, она с визгом умчалась в кабинет, захлопнула за собой дверь и заперлась на задвижку.

- Что это с ней? - удивился Пигулевский, оборачиваясь к Иллариону.

Забродов корчился от хохота, держась одной рукой за живот, а другой за прилавок, чтобы не упасть.

- Ну вот, - простонал он сквозь смех, - опять ее напугал. Сбежит она от тебя, помяни мое слово. Она сейчас, наверное, в психушку звонит, "скорую" вызывает...

- Да почему?!

- Марат Иванович, милый ты мой... Ой, не могу...

Ты посмотри, что у тебя в руке!

Пигулевский опустил глаза, и его взгляд встретился с остекленевшим взглядом дохлой крысы.

- Ну и денек, - сказал Марат Иванович.

- Золотые твои слова, - поддакнул Забродов.

***

Аполлон Степанович Пряхин был наречен Аполлоном не просто так, а со смыслом. Его отец был скульптором, а мать художницей - давно, еще до войны. Тогда же, до войны, в этой творческой семье родился младенец мужского пола, которого восторженные родители назвали Аполлоном, по молодости лет ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что звучное имя неважно сочетается с отчеством и, тем более, с фамилией.

Аполлону Пряхину было пять лет, когда началась война. Отец сразу же ушел на фронт и погиб чуть ли не в первой атаке - он мастерски лепил, но стрелял отвратительно, и вдобавок плохо видел. Мать по дороге в эвакуацию подхватила сыпной тиф и умерла, не доехав до места.

Аполлон Пряхин остался один.

Он сменил двенадцать детских домов. В одних было чуть лучше, в других - хуже, но в целом это было немногим веселее, чем, скажем, попасть в концлагерь к немцам или на лесоповал в родную Сибирь. Понял он это гораздо позже, а тогда голод и постоянные унижения казались ему неотъемлемой частью существования. Так жили все, чем он лучше?

Он был даже хуже, потому что его звали Аполлоном.

Когда молодая учительница показала ученикам фотографию голого мужика и сказала, что вот это и есть Аполлон, Пряхину два месяца не давали прохода. "Аполлон, покажь лица!" - слышал он днем и ночью. Он дрался, ему разбивали физиономию - жизнь шла своим чередом, и в конце концов его оставили в покое.

Как его только ни называли! Аполошкой. Аполошей.

Аполком (это было в недавно освобожденной Белоруссии. "Ты, Аполак, хадзи сюды", - говорили ему). Полоном. Баллоном. Толей. Почему-то Пашей И даже, черт побери, Полей.

За "Полю" он тоже дрался. Впрочем, в этом он был не оригинален дрались все.

Потом он, как ни странно, вырос, правдами и не правдами вернулся в Москву, поступил учеником токаря на завод и проработал на нем до пенсии, став незадолго до этого знаменательного события бригадиром. Жениться он так и не собрался - возможно, помешало имя, а может быть, была для этого какая-то другая причина.