Андрей Воронин - Последний самурай

По мере того как расстояние между ними сокращалось, лицо милиционера под надвинутым козырьком фуражки принимало все более строгое и официальное выражение, пока не стало напоминать бронзовую физиономию памятника героям революции. Правда, это сходство было весьма отдаленным: у героев революции - точнее, у их памятников - никогда не было таких глупых физиономий.

Когда милиционера отделяло от Забродова каких-нибудь пять-шесть метров, в голову последнему пришла отличная идея. Он быстро расстегнул чехол, снял колпачок с объектива и, направив камеру на старшего лейтенанта, дважды щелкнул затвором. У него не было никакой уверенности в том, что кадры получатся, да это ему и не требовалось: психологический эффект был важнее.

Эффект превзошел все ожидания. Старший лейтенант шарахнулся, словно в него дважды выпалили из полевой гаубицы, и сделал запоздалую попытку спрятаться за собственной растопыренной ладонью. Когда он понял, что опоздал с мерами самозащиты, его физиономия позеленела от злости, и он, раздувая ноздри, бросился к Илариону.

- Вашу камеру, пожалуйста, - сказал он, делая безуспешную попытку казаться вежливым. Это ему не удалось: слова были правильные, но вот голос дрожал и срывался от с трудом подавляемого праведного гнева.

- Пожалуйста, - Сказал Иларион, улыбаясь ему в лицо самой оскорбительной из своих улыбок. - Только сначала объясните, на каком основании. Если это обыск, у вас должен быть ордер. А если ограбление, вам придется достать свой пистолет и попробовать отнять камеру силой. Но имейте в виду, что тогда я вас просто искалечу - в целях самозащиты, разумеется.

Как и ожидал Иларион, сочетание насмешки с угрозой не охладило пыл старшего лейтенанта, а, наоборот, подхлестнуло его. Его необходимо было как следует завести, чтобы потом, когда придет время, он побольнее треснулся своим каменным лбом о несокрушимый монолит простенькой истины: милицейские погоны не всегда служат символом вседозволенности.

- Ты мне еще поговори! - взревел старший лейтенант. Иларион поморщился: этот тип был еще глупее, чем ему показалось вначале. - Давно на нарах не ночевал? Если ты такой умный, я тебе быстро срок организую! Камеру сюда, быстро!

- Основание, - с улыбкой повторил Иларион, длинной струей выпуская в его сторону сигаретный дым.

- Какое еще, на хрен, основание! Я работник милиции и имею право производить досмотр личных вещей подозрительных граждан.

- Правильно, - сказал Иларион. - А я российский гражданин и имею право отказаться от досмотра своих личных вещей, тем более что я себе подозрительным не кажусь. А вот ты кажешься. Дай тебе в руки камеру, а ты с ней либо убежишь, либо испортишь что-нибудь. Кто потом чинить будет?

- Гражданин, е-н-ть, - презрительно передразнил его мент. - Сейчас вот вызову наряд, тогда посмотрим, какой ты гражданин!

- Нормальный гражданин, - заверил его Иларион. - С документами, пропиской и, главное, хорошей физической подготовкой. Пока твой наряд сюда из Южно-Курильска доберется, я тобой трижды подотрусь, и поминай как звали.

- Мудак ты, а не гражданин, - внезапно успокаиваясь, сказал старлей. Поминай как звали... И куда ж ты денешься, если не секрет? Вплавь уйдешь, недотыкомка" Предъявите документы! - закончил он официальным тоном.

Иларион ничего не имел против. Момент истины настал, и нужно было ковать железо, пока горячо. Он полез в карман и протянул старшему лейтенанту свой паспорт и журналистское удостоверение. Тот хищно цапнул документы, невнимательно перелистал паспорт и заглянул в удостоверение.

- Специальный корреспондент газеты "Красная звезда", - сказал он, впадая в легкую задумчивость. Иларион знал, что это ненадолго, и ждал продолжения. - Ну и что? - сказал мент, что-то, по всей видимости, сообразив. - У меня нет никаких инструкций по поводу вашего пребывания на Кунашире. А где разрешение на въезд в погранзону?

- Ах да, - сказал Иларион и снова полез в карман. - Прошу.

Старший лейтенант бегло просмотрел протянутую Забродовым бумагу и, подумав еще немного, спросил:

- А разрешение на проведение съемок?

- Здесь нет военных объектов, - возразил Иларион, - зато полно японцев, которые бродят по всему острову с фотоаппаратами и видеокамерами. Я что-то не заметил, чтобы вы спрашивали у них какие-то разрешения. Это что, покушение на свободу слова? Такие вещи в наше время непопулярны, старший лейтенант.

- Слушай, парень, не нарывайся на неприятности, - сказал старший лейтенант, вертя в руках документы Илариона. - Ну что ты уперся? Мне всего-то и надо, что засветить твою пленку. Приказ у меня, понимаешь? Начальник милиции приказал, что я могу поделать? Остров у нас маленький, мне с майором еще служить и служить, поэтому приказ я выполню: деваться мне некуда, понял? И нечего лезть в бутылку. Здесь тебе никакая "Красная звезда" не поможет. Кто их теперь читает, эти ваши газеты? Мало ли, чего в них понаписано. На кой хрен тебе весь этот геморрой? Ты же никому ничего не докажешь. Засунем тебя в камеру, и на суде два десятка свидетелей подтвердят, что ты напился до белых лошадей, бегал голый по острову, приставал к малолетним и пугал японцев. Отдай фотоаппарат. Ну не хочешь отдавать - не отдавай, просто крышку открой, засвети пленку.