Валерий Воскобойников - Экстрасенс

– Тулупа какого-нибудь у тебя нет?

– Ты чего? Зачем на ветру ему переодеваться. Там же через триста метров жилье.

Поганец даже не подумал, каково сейчас восьмидесятилетнему всемирно известному иностранцу. И какая выволочка ждет Николая, если о случившемся узнает директор.

Мистер Бэр, не останавливаясь ни на мгновение, продолжал свой бег. Но, как ни странно, понял смысл их разговора:

– Это мало поможет. Меня согреет только движение. Я должен бежать к теплому дому.

Бэр всю дистанцию отработал молодцом. Несмотря на свои восемьдесят и операцию на сердце. Зато Николай Николаевич, который из солидарности так и продолжал бежать рядом, последнюю часть пути преодолевал с трудом. Хотя старался этого не показывать. Лихой водила Витя отвез своего напарника к метеостанции и, оставив там заглохший снегоход, собрал со льда нарты и багаж.

Проезжая мимо, он всякий раз предлагал подхватить Бэра, но тот упорно продолжал бег.

Так они и заявились на метеостанцию, точнее, в единственный домик, где тлела жизнь.

Сколько-то лет назад здесь, по-видимому, работала прорва людей. По крайней мере, жилья для них было построено предостаточно. Сейчас эти два длинных кирпичных дома с облезлой штукатуркой стояли заколоченные. Окна их были наглухо забиты досками. А над небольшим деревянным строеньицем, которое примыкало к гаражу и мастерской для запуска зондов в стратосферу, поднимался дымок. Там топилась печь и, следовательно, можно было переодеть старика Бэра.

Николай Николаевич лишь однажды заезжал сюда. Тогда тут хозяйствовала крепкая бабка, которая жила на станции чуть ли не со дня ее основания.

Эта бабка появилась на крыльце сразу, едва они приблизились.

– И какой же дуролом погнал вас через озеро?! – удивилась она. – Давайте скорее в тепло, вот несчастье-то человеческое!

Оба дуролома были уже внутри. Водила Виталий разливал по слегка помятым алюминиевым кружкам спирт, явно желая присоединиться к процессу согревания важного иностранца и своего напарника. Второй кончал переодеваться в сухое. В небольшой комнате, вход в которую шел через сени, стоял жар. Такой жар обычно бывает, когда печь топится каменным углем.

– Давай, сердечный, снимай скорей мокрое свое. – И бабка повернулась к мистеру Бэру. – Чего-нибудь тебе подыщу. А нет, так в тулуп закутаешься. Ладно, они молодые, из них дурь не вышибли, а ты-то куда на старости? Да хватани ты эту спиртягу скорей!

– Он иностранец, бабушка, с Аляски, – прервал ее монологи Николай Николаевич.

– А по мне, хоть с Антарктики, все равно человек! – отозвалась бабка.

Она завела мистера Бэра во вторую часть комнаты, отгороженную занавеской, и он, предварительно хватив из кружки поднесенного ею разведенного спирта, принялся распаковывать свой уже слегка затвердевший снаружи рюкзак, чтобы переодеться в сухое. Его промокшие унты были поставлены на некотором расстоянии от печки, и от них сразу заструился пар. Теплые брюки тоже скоро были повешены на веревку над печью.

Бэр вышел к ним в джинсах и в огромных серых валенках, которые ему дала бабка. После второй порции согревающего он заметно раскраснелся.

– Что вы так наспех, словно бродяги какие. Вы уж сядьте как люди. Я огурчиков соленых подложу, капустку выложу, мороженую рыбу, – внушала бабка Вите, принимая его за главного. – И вашего нерусского тоже надо прогреть.

Через несколько минут на столе лежала нарезанная толстыми ломтями та самая колбаса без мяса, которую выпускала жена городского чиновника. Рядом в эмалированной миске поместилась мороженая рыбина. Ее нарезали тонкими ломтями и она приятно таяла во рту.

– Сколько лет ем строганину, – заметил водила Витя, – всегда мясо поутру отдает, а рыба – нет!

Он не только не чувствовал за собой никакой вины, а, пожалуй, наоборот, играл чуть ли не героя. К тому же успел хватануть спирта раза в два больше, чем остальные. И Николай раздумывал о том, как бы его остановить, чтобы он вовсе не раскис.

– Ты не боись. – Витя, видимо, заметил настороженный взгляд Николая. – ГАИ тут нет, менты тоже не суются. Тут один закон – тундра и море. Щас твоего профессора распарим и тронемся.

Профессор, переодетый в валенки и застиранные джинсы, сразу принял сходство с нормальным российским пенсионером, каких можно встретить по всем городам и весям. Он с любопытством оглядывал стены жилища, в котором уже несколько лет после закрытия станции ютилась хозяйка, и доброжелательно улыбался. Потом его внимание привлекли фотографии, нацепленные на большой лист картона. Фотографии, по-видимому, отображали жизнь и приключения бабки, а также ее родных в разные эпохи столетия.