Владимир Весенний - Анатомия смерти

Моё появление смутило Екатерину Сергеевну. Она не рассчитывала обнаружить меня в непосредственной близости. Внутренне я усмехнулся. Мальчишка интересуется женским телом, как все мальчишки мира. Рановато, но что поделаешь – акселерация. И всё же происшествие заронило в сердце тревогу. Как бы развит ребёнок ни был, определённые природой возрастные рубежи перепрыгнуть не под силу даже гениям. В поведении Миши проявлялось недетское начало. И Екатерина Сергеевна. Она говорила с Мишей языком взрослых. Не так, как говорят наставники, а как равная с равным. Как женщина, имеющая определённые права в отношении с взрослым человеком другого пола. После Мишиного «массажа» женщина с девочкой выбрали место для загорания подальше от нас и больше с нами не общались.

С тех пор я украдкой наблюдал за Мишей. Он предпочитал женское общество, если у нас появлялись гости. Женщины были ласковы с ребёнком, и он отвечал им лаской. Обнимал и гладил, и часто его руки нечаянно попадали в интимные места на мгновенье, так, что никто этого не замечал или не придавал значения. Но я видел, какие чёртики загорались в глазах Миши. Как платонически он облизывал тонкие губы и как старательно скрывал охватывающее его волнение. Его сверстники играли в кораблики или раскрашивали цветными карандашами альбомы. Миша только делал вид, что увлечён игрой. Ему было неинтересно, но он тщательно скрывал свои чувства. Как может ребёнок шести лет так умело владеть эмоциями? И для чего ему это, если вокруг него друзья и ему ничто не угрожает? И я пришел к выводу, что он не чувствует себя в безопасности или не считает окружающих своими друзьями. Почему?

Однажды ночью я проснулся от неприятного ощущения, что кто-то смотрит на меня. Я открыл глаза и увидел Мишу. Он стоял в темноте у изголовья кровати. Пижама белым пятном выделяла его из темноты. «Ты что здесь?» – спросил я тогда. Мне стало не по себе. Миша ответил, что ему приснился страшный сон и он не может уснуть. Вика, вопреки заведённому нами правилу укладывать ребёнка в детской, пустила его к себе под одеяло. Миша прижался к ней и вскоре заснул. Чтобы не потревожить его, Вика не двигалась. Его нога лежала на её промежности, а рука – на груди. Он сопел. Вика поправила его ногу и убрала руку. Но через минуту тот пошевелился во сне. Теперь его рука лежала чуть выше её паха. Он причмокивал во сне и дул губки. Я встал выпить воды. Выходя из комнаты, я прикрыл за собой дверь. Через щель закрывающейся двери свет из коридора упал на лицо Миши. Полузакрытыми глазами он наблюдал за мной.

Ты помнишь, Макс, как однажды застал меня за шахматной доской. Я разбирал партию и посчитал, что задачу решала Екатерина Сергеевна. Как позже выяснилось, это была недоигранная партия няни с Мишей. Что им помешало доиграть её – не знаю. Видел только досаду на лице обоих. Они переглядывались и, казалось, обвиняли друг друга за допущенную оплошность. Им не понравилось, что их маленькая тайна раскрыта. Посуди сам. Ребёнок шести лет играет на уровне кандидата в мастера спорта. При том что неделей раньше я учил Мишу игре в шашки. Он усердно слушал и, как положено новичку, делал ошибки и ежеминутно спрашивал, можно ли так ходить. Ты можешь представить, чтобы человек, имеющий разряд по шахматам, не имел понятия, как играют в шашки?

Не спорю, Моцарт в детстве сочинял музыку и давал концерты. В мире немало удивительных примеров того, как дети сочиняют стихи, рисуют, решают сложные уравнения и прочее. Но они не скрывают своих талантов. Миша же затаился. Он почувствовал мой интерес к его способностям. Но, Макс, способности и приобретённые знания – это разное. С появлением Екатерины Сергеевны у Миши проявилась склонность к языкам. Как они не осторожничали, я однажды подслушал их разговор, стоя за дверью. Да, Макс, любопытство и подсознательный страх неведомого довели меня до низости – я стал подслушивать чужие разговоры. Представь, они бегло говорили на французском языке, перескакивали на немецкий и закончили разговор на английском. Миша не просто имел склонность к изучению иностранных языков. Он говорил на них.

Однажды, когда Миша с няней вышли на прогулку, я заглянул в детскую комнату. Игрушки на полках и в корзине стояли и лежали на своих местах в том же положении, что я запомнил несколько дней назад. Солдатики и техника, то, чем мы в нашем детстве так увлечённо играли, покрылись едва заметным налётом пыли. Шестилетний ребёнок к ним не притрагивался. Я выдвинул ящики стола и увидел листы бумаги, испещрённые математическими формулами. Как-то в разговоре за чаем Екатерина Сергеевна обмолвилась о работах юного Эйнштейна и его теории относительности. Она выказала большую осведомлённость в этом вопросе, а также прошлась по работам Теслы и его спорам с Эдисоном относительно постоянного и переменного тока. Также она обмолвилась о Келдыше, чем немало удивила меня. Я тогда подумал, что барышня набивает себе цену – подчитала специальную литературу, чтобы при случае блеснуть эрудицией. Но позже, проанализировав нашу беседу, я вдруг понял, что Екатерина Сергеевна отстаивала свою позицию нехотя и знаниями не козыряла, а мотивировала. Она подыскивала слова для ответов не для того, чтобы высказать мысль, а чтобы упростить свою речь. В конце разговора, как мне показалось, она даже досадовала на себя, что позволила втянуть себя в «умный» разговор.