Сергей Степанов-Прошельцев - Уроки «химии». Из жизни условников

Но потом добавил:

– Ладно, разберёмся. Копачеством доказательств следователи займутся. Теперь им казаковать. Что-то да накопают, на что-то напихнутся. Такая их работа.

Сказал вроде бы негромко, но Санлеп услышал. Теперь он, кажется, окончательно въехал. Его неночевку кто-то решил связать со взрывом на руднике. И то, что у него полное алиби, что нет никаких косяков, никого не волнует. Этой версии прокуратура будет придерживаться до конца. Наплевала она на реальность и закон. Закон писан для тех, кого сажают. А здравый смысл тут вообще сбоку. В общем, тухляк, гиблое дело. Как и тогда, когда Санлеп в первый раз залетел. Те же яйца, только в профиль. Да и сейчас вряд ли отчешешься.

После дотошного шмона с раздеванием и приседаниями (а вдруг что-то в заднем проходе спрятал!), съёма отпечатков пальцев, фотографирования и помывки почти холодной водой вертухай – лицо у него было какое-то непроницаемое, целлофановое – загрузил Санлепа в маломестную камеру. Хорошо, ещё не клизмировали – такое тоже бывает, когда подозревают, что наркота в желудке. Слава Богу, никто еще не додумался взрывчатку глотать.

Айзера поволокли куда-то дальше. Вместе им нельзя: станут якшаться – сговорятся. Басурман пытался сопротивляться, что-то кричал, но его быстро вразумили дубиналом, и бабай заглох. Санлепу даже жалко его стало – он вообще не пришей кобыле хвост.

Санлеп знал на собственном опыте: попытки что-то доказать в СИЗО обречены на провал. Тюремщикам, как и зэкам, много чего не положено, но они и бровью не ведут. Наоборот: создают душняк тем, кто на них телегу катит, шпыняют побольнее. Чуть что – зубобой.

Да и все без исключения менты этим ужалены. К примеру, Санлепа, должны были сначала доставить в лягавку, составить протокол задержания, а его измолотили и закинули именно сюда. В первый раз, в Латвии, было то же самое, только после измордования загрузили на пятнадцать суток. Обычная ментовская практика. Чтобы показать прокурору, когда фингалы перестанут офонарять окрестности.

Говорят, что если крупная мясня затевается прямо на улице, кое-кто кричит, зовёт на помощь. Но менты, чтобы не шокировать прохожих, мочили Санлепа за забором комендатуры. Никто и знать не знает. Родственники далеко, если они есть вообще, за «химика» не вступятся, не замолвят словечка. Да и в случае, если кто-то отважится на это, всё равно правды и справедливости не добиться. Только навредить можно.

Санлеп размышлял об этом и вдруг понял, что он не один. Сокамерницей его была не в меру любопытная крыса. Она вылезла из дальняка и, узрев своими маленькими глазками человека, поколебавшись секунду-вторую, нырнула, как чемпионка по прыжкам с вышки в воду, обратно. Это был её персональный бассейн.

Да, всё в маломестке то же самое, что и на общаке. Жёсткие шконари, сваренные из труб и полос железа. Матрас с тремя комками ваты. Дальняк, отгороженный невысокой стенкой – слоником. Те же крысы. К водопроводному крану кто-то привязал ленточку, чтобы по ней стекала вода, а безостановочная капель не мешала спать. Стол, вбетонированный в пол. По-зэковски, дубак. Телевизор – ящик для посуды и продуктов, в котором посуда с продуктами и не ночевали. И здесь в трёхместке, тоже надо быть предельно собранным: ни одно твоё движение, ни один вздох не пройдут незамеченными, потому что они характеризуют. зэка. Не уйдешь в безоблачность – куда-то далеко-далеко, как в голоусом отрочестве…

А камера выглядела весьма непрезентабельно. Штукатурки нет и помине. Вместо неё «шуба» – набрызги бетона, чтобы зэки не писали на стенах, паутина, бахрома пыли. Между прочим, именно в «шубе» прячутся всякие бактерии, которым не страшна любая дезинфекция. Прежде всего, те, которые вызывают туберкулёз.

К тому же – никакого свободного пространства. Обычно в таких маломерках подселяют наседок – для понта щедро разрисованных татуировками стукачей. И те вовсю фискалят.

Но Санлеп пока в гордомв одиночестве. Это даже непонятно как-то. Наверное, не успели подобрать кого-то из тех, кто уже имеет опыт раскалывания. Но всё ещё впереди.

Сидеть одному тоскливо. Санлеп по первоначалу парился в Рижском централе в общей камере, где спали по очереди, но там зато легче было найти общий язык с кем-то. А здесь он наедине со своими мыслями, а они – врастрёпку. Коварная психологическая обработка. Ждут, чтобы сдался. Тоже маневр знакомый – «консервация»: пока «объект» не созрел и продолжает упрямо молчать, следователь не показывается. Хотя бывает и наоборот: подозреваемого допрашивают, когда он ещё тюремным духом не пропитался. У каждого следака свои примочки.