Марина Посохова - Петербург – город маленький. Серия «Трианон-мозаика»

Оттого Ираида и пропустила момент, когда неожиданно гул голосов стих и людскую толпу уверенно разрезали надвое рослые, спокойные, в очень красивой форме, молодые люди, ставшие по бокам образовавшегося прохода. Величественный старик с каким-то не то орденом, не то знаком на широкой цепи, ударил об пол тяжелым посохом и прокричал в гулкой тишине что-то неразборчиво – длинное зычным голосом. Ираида с отцом оказались прямо перед очистившейся ковровой дорожкой, по которой не торопясь двигались десятка полтора человек, и мужского, и женского пола. Ираида боялась даже дышать, не то, что разглядывать идущих, только краем глаза могла уловить какое-то сияние, исходившее от невиданно роскошных мундиров кавалеров и украшений у дам. Процессия двигалась медленно, маленький человек, идущий впереди всех, часто останавливался, протягивал руку, произносил негромко несколько слов и выслушивал ответное бормотанье. Словно медленная волна, склонялись в поклоне спины и долго не разгибались после того, как миновали их важно ступающие особы.

Наконец сияние оказалось совсем рядом с девушкой. Она присела в глубоком реверансе, как учили ее тетушка и сестры, по-прежнему не поднимая глаз. В тишине стал слышен шепот человека с бумагами в руках. Оказывается, он следовал за маленьким человеком в высоких ботфортах, идущим впереди всех. Ираида с трудом различила обрывки слов: «Пожалованный в генералы… Очаков… орден… степени…» Девушка, неожиданно для самой себя, подняла голову и оказалась глаза в глаза с тем, кому нашептывал сведения из длинного списка чиновник с внимательным, памятливым взглядом. Ираида немедленно залилась краской, мучительно, до слез, и поспешно склонилась еще ниже, готова была провалиться сквозь землю. Сиятельная группа миновала. Рядом стоящие потихоньку выпрямляли спины, повертывая голову вслед ушедшим, во все глаза следя за дальнейшим ходом церемонии. Ираида тоже слегка перевела дух и уже могла заметить, что дамы перед государем вовсе не так мешаются, как она, приседают бойко, и даже успевают лукаво стрельнуть глазками из-под опущенных век. А та самая молоденькая дама в высоченном воротнике даже удостоилась каких-то слов, и ответила, нимало не смущаясь. Ираида окончательно повесила голову, и ее больше не занимали ни окончание церемонии, ни вид роскошнейших зал, куда двинулась застоявшаяся толпа приглашенных. Она не могла дождаться, когда, наконец, закончатся поздравления, когда батюшка перестанет угощаться подносимыми ливрейными лакеями в белых чулках напитками и закусками. Сама она так и продержала в руках стакан на высокой тонкой ножке с каким-то пузырящимся напитком, но не решилась пригубить его – руки ее были затянуты в тугие атласные перчатки выше локтя, весьма скользкие, так что Ираида боялась даже шевельнуться, чтобы еще больше не оконфузиться. Только уже устроившись в повозке, она позволила себе наконец выдохнуть, и всю дорогу провздыхала, уронив голову на плечо мирно посапывающего батюшки.

Дома никто не спал, с волнением ожидая возвращения счастливцев, обрушив на них бурю вопросов и восклицаний. Сергей Тимофеевич приосанился, повеселел, охотно делясь впечатлениями, не отказался и от плотного ужина, и от вкуснейших наливочек домашнего приготовления. Он, против всегдашнего обыкновения, балагурил и сыпал подробностями, но и этого казалось мало изголодавшимся по новостям домочадцам. Ираида была ему благодарна за то, что он взял на себя приятный труд описывать длинный знаменательный день, и, при первой же возможности, улизнула в их с сестрой спаленку. Там она разделась, распустила свою греческую куафюру, отпустила горничную девушку, и, когда пришла сестрица Зинаида, притворилась спящей. Но сон не шел к ней всю ночь. Под предутреннее пение птиц, тихое шуршание занавески на приоткрытом окне, перед глазами снова проходили яркие, как наяву, картины прошедшего дня. Особенно четко и мучительно вспоминалось лицо государя, и, как и тогда, ее лицо заливалось румянцем. Он был вовсе не так молод и хорош, как на портретах. Уже после церемонии, стоя с тем самым скользким стаканом в затянутых перчатками пальцах, она не сводила глаз с парадного портрета. Там государь был и моложе, и представительнее, глядел победительно, и даже огромные ботфорты смотрелись на нем ловко и щегольски.

Ираида сначала жарко корила себя за неловкость, как будто видела себя со стороны ехидными глазами той бойкой барыньки в воротнике. Пуще всего было стыдно за свое пылающее невольным румянцем лицо; одно дело, когда, как в романах описывают, «ланиты словно покрылись нежнейшим отблеском зари, подобно розовым перстам богини Эос», а другое дело, будто девка деревенская под коромыслом раскраснелась. И ведь ничего исправить нельзя!