Михаил Шторм - Возвращение «Летучего голландца»

– Именно об этом я хотела поговорить, когда меня перебили. – Она бросила многозначительный взгляд в сторону Быкова. – Я часто оказывалась в ситуации, когда вокруг меня одни мужчины, которые что-то себе придумывают и на что-то рассчитывают. Я достаточно ясно выражаюсь? Или нужно конкретнее?

– Нет, – сказал Алекс, медленно, но неумолимо наливаясь краской. – Все предельно понятно.

– Мне тоже, – смиренно произнес Быков, глаза которого были опущены, как у монаха, избегающего грешных помыслов.

– Я не хочу, чтобы наши отношения испортились из-за недопонимания, – продолжала Модести сухим, почти официальным тоном. – Поэтому давайте условимся сразу, условимся раз и навсегда. Мы можем быть сотрудниками и товарищами, но не более того. Я не хочу, чтобы за мной ухаживали, не хочу никаких двусмысленностей, намеков и предложений сомнительных удовольствий. Вот и все, что я собиралась сказать по этому поводу.

– Я целиком и полностью поддерживаю тебя, Мод, – кивнул Алекс, все еще более румяный, чем обычно. – Терпеть не могу фривольностей во время работы.

– Голосуем, – сказал Быков, изображая веселость и бодрость, которых не испытывал. – Я «за». Кто против? Таких нет. Решение принято единогласно.

– В таком случае, все отлично, – улыбнулась Модести.

Мужчины выразили согласие с ее утверждением ответными улыбками, которые были то ли кислыми, то ли горькими, не разобрать.

Четыреста четвертый вошел в гавань Игольного мыса, как хищная рыба заплывает в мелкую заводь, пугая ее обитателей. Прогулочные яхты, рыболовецкие суденышки и моторные лодки настороженно замерли, не зная, чего ожидать от серо-стального тридцатипятиметрового катера класса «Айленд», который в свое время бороздил прибрежные воды Мексиканского залива, состоя на службе Береговой охраны США.

Его доставили к берегам Африки на буксире, поскольку срок его автономного плавания ограничивался пятью сутками. Артиллерийские установки и пулеметы были давно демонтированы, но в память о патрульном прошлом катер сохранил радиолокационную установку и быстроходную десантную лодку, закрепленную с тыльной стороны рубки. Навигационное и электронное оборудование, пожалуй, несколько устарело, но для мирных целей еще вполне годилось. Развивая крейсерскую скорость тридцать узлов в час, катер был способен пройти более шести тысяч километров без дозаправки топливных баков. Когда он еще считался патрульным, вахту на нем несли два офицера и дюжина матросов. Теперь, учитывая скромные задачи, хватало капитана и команды из четырех человек. Кроме них, на борту находилось кое-какое телевизионное оборудование и два специалиста по его эксплуатации.

Это были Дженкинс и Симпсон, молодые парни, отправившиеся в плавание впервые. В гавань Кейп Пойнт они прибыли совершенно обессиленные и в таком плачевном виде, словно в пути утонули и были подняты со дна морского, чтобы продолжить исполнение своих контрактных обязательств. Зеленые от морской болезни и слабые, как дистрофики, они предстали перед Модести Блейс и сказали, что больше в море они ни ногой даже под страхом смерти.

«А под страхом расторжения контрактов и выплаты всех вытекающих из этого неустоек?» – осведомилась она. Помощники стали настаивать, что постигшие их несчастья можно рассматривать как форс-мажорные обстоятельства. Модести отвела на форс-мажор ровно двадцать четыре часа и ни минутой больше. Валкой походкой бывалых моряков Дженкинс и Симпсон отправились в отель, мечтая отлежаться на кроватях, которые прочно стоят на полу, а не болтаются вместе с ним, как попало.

Капитан катера в прошлом был офицером ВМФ, но и в свои шестьдесят лет выглядел весьма бодро, особенно когда щурил стальные глаза и плотно стискивал челюсти, проступающие под серебристой бородкой. Фамилия у него была самая что ни на есть морская – Морган. Он говорил с британским акцентом и никогда не снимал фуражку, что наводило на мысль о наличии лысины.

Его помощник, заодно исполнявший обязанности штурмана и боцмана, Модести не понравился. Это был двухметровый гигант с классическим негритянским лицом и завышенной самооценкой. Несмотря на прохладный ветер, он носил узкую белую рубашку с короткими рукавами, выгодно подчеркивающую чугунные шары его бицепсов и выпуклую темную грудь, лишенную волос и блестящую так, словно ее отлакировали. Сони Фрезер – так его звали – разглядывал Модести со спокойной и властной уверенностью льва, присмотревшего антилопу на ужин.