Мария Фомальгаут - Против Сентября

Договариваю:

– Камень.

– Но…

– …здесь был василиск… здесь… у городских ворот…

– У этих ворот?

– Не только у этих… готов поклясться, он был у всех врат… у всех восьми врат города…

– Откуда вы знаете? Вы видели?

В меня снова целятся.

– Не видел. Но знаю.

– Но… поче…

– …они все окаменели… понимаете… все! Я проверял… Я обходил посты… они все… все…

– Чудовищно… – выдыхает офицер, опускает оружие, – вы думаете… он… вернется?

– Васи…

– …чш-ш, не говорите этого страшного слова…

…драконы…

…вспоминаю крылатых ящеров, которые охраняли город, сидели у врат, закованные в стальные ошейники…

…я учил их обороняться щитом…

…я учил их отдавать честь…

– …Вер ар ю фром? – спрашивал я.

Они отвечали.

Неумело пытался повторить непривычное для нашего слуха название.

– А там как? – спрашиваю я.

Они рассказывают.

Я знаю, что драконы воют по ночам.

Я знаю…

…прислушиваюсь к шорохам ночи за окнами, к шелесту дождя.

Он не придет.

Не прилетит.

Не…

…еще много-много всяких не.

Василиска не будет.

Просто.

Не будет.

Я говорю себе так – я сам не верю в то, что говорю, почему чашка дрожит в моей руке, почему я поворачиваю кресло спиной к стене, почему смотрю в полумрак коридора, почему разглядываю каждую тень на стене, вздрагиваю от шороха занавесок, от стука в дверь…

…показалось.

Нет.

Не показалось.

Стучат.

Смотрю на офицера, думаю, что лучше ответить, к вашим услугам, или имею честь…

– Разрешите осмотреть ваш подвал.

Вот так. Ни здрассьте, ни про погоду, ни про что.

Понимаю, что не могу сказать – не разрешаю. Открываю узехонькую дверь, веду гостя в темноту, бормочу что-то, счас, счас свет найду, этот выключатель еще поискать надо…

– Глина, – офицер щелкает фонариком.

– Глина, – киваю я.

– Вы что… скульптурой увлекаетесь?

Киваю.

Есть такое.

– Так я и думал…

– Почему… думали?

– А вы на ногти на свои посмотрите.

Меня передергивает, заливаюсь краской, чер-рр – рт, надо же было так…

Я так понимаю, драконы…

…не договаривает.

Смотрю в почтовый ящик.

Почему-то надеюсь получить от них весточку.

Хотя знаю – не получу…

– ….слышали, Василиск-то опять сегодня…

– А? – оторопело смотрю на булочника.

– Да василиск, говорю, ночью сегодня объявился…

– Видели?

– Да кто ж его видел, он же в камень обращает! Сегодня на площади офицера нашли окаменевшего… Жуть такая, глаза навыкате, что-то страшное углядел…

Меня передергивает. Еле-еле начинаю приходить в себя, ну еще бы, полночи не спал, потом кое-как продрал глаза в три часа пополудни, разбуженный колоколом на башне…

– Ужас какой… – еле выжимаю из себя, набираю корзину кренделей к чаю.

– Этот-то, говорят, офицера резать собрался…

– Кто этот?

– Да этот этот… следователь там какой-то… Картман, кажется…

Киваю.

– Вот, говорят, разрезал, а там внутри нет ничего, ни сердца, ни легких… вот он и думает теперь…

Молчу. Думаю, что скоро окаменевших фигур станет больше…

Хочу увидеть, как я родился.

Не успеваю.

Хочу хотя бы увидеть, как встретились мои родители – на этот раз смотрю пристальнее, внимательнее – все равно не успеваю, еле-еле вижу краешком глаза, как мой отец бросает в лужу палки…

Ты не так смотришь… не так…

Гедда лучше знает, как смотреть, Гедда умная, Гедда показывает мне – не понимаю, снова не понимаю, и еще раз не понимаю, и уже когда отчаиваюсь что-нибудь понять – до меня доходит, как надо смотреть, чтобы увидеть во всех направлениях.

Молчу.

Все равно не вижу, как встретились мои родители, мне кажется, они были вместе всегда, с того момента, как вместе бросали в лужу палки, а то и раньше…

Хочу увидеть самого себя, например, в тот момент, когда не сказал Гедде, что люблю её – снова смотрю и не нахожу, снова хочу спросить у Гедды, где этот момент, снова не спрашиваю – ищу сам, давай же, давай…

…нет….

…как будто его и не было никогда…

…никогда…

…не было…

И меня самого как будто тоже никогда не было в бесконечном потоке прошлого, напрасно смотрю тропинку за тропинкой, дорожку за дорожкой, по которым ходил до школы, здесь вот дрался с бандой Сысого, помню день в день, час в час, – нет, ничего, Сысой идет со своей бандой, а меня нет, нет…

Хочу спросить у Гедды – почему так.

Не спрашиваю.

Хочу спросить у Гедды, живые мы еще или уже мертвые – тоже не спрашиваю.