Дэвид Балдаччи - Абсолютная память

— Так ты поэтому признался в убийствах? Ради кровати и кормежки?

Он вновь пожал плечами.

— Значит, в ночь убийства ты был в тюрьме в Крэнстоне?

— Похоже на то. Давно это было… Я не помню. Я много всего не помню.

— И свое настоящее имя тоже?

Леопольд взглянул на него, но, похоже, не услышал.

— Ну, судья не выпустил бы тебя, если б у него были какие-то сомнения. В том протоколе были твои фотография и отпечатки.

— Адвокат был очень доволен, — сказал Леопольд, глядя на свою выпивку.

— А как ты узнал о тех убийствах? — спросил Декер.

— Я… я убил этих людей, верно? — робко произнес Леопольд без тени уверенности и, кажется, даже не очень понимая, что он говорит.

Бармен, мужчина лет пятидесяти, дюймов на шесть ниже Декера, но с почти таким же пузом, как у него, оторвался от стакана, который протирал, и несколько секунд пристально разглядывал Леопольда.

— Но сегодня утром ты сказал судье совсем другое. Собственно, строго противоположное. Это адвокат тебе подсказал?

— Он сказал, что мне не следует ни с кем ни о чем говорить.

Декер с любопытством взглянул на мужчину.

«Проблеск здравого смысла, самосохранения в море безумия? Лекарства действуют?»

— Ну, значит, не следует, если только ты сам не захочешь. Но я не думаю, что тут есть проблема. У копов на тебя пусто. В то время ты сидел за решеткой. Судья отклонил обвинение без рассмотрения, но они не смогут заново открыть дело, если только не получат какие-то доказательства твоей связи с преступлением. Теперь они могут пойти и что-нибудь накопать. Найти сообщника, который по твоей просьбе убил этих людей. Могут даже что-нибудь сфабриковать.

— Они вправду могут? — с детским удивлением спросил Леопольд.

— Конечно. Они постоянно этим занимаются. Если они считают тебя плохим парнем, то постараются взять тебя, убрать с улиц. Они же поклялись хранить и защищать. Понимаешь, да?

Леопольд наклонился и сделал глоток, не поднимая стакана, как собака, лакающая из миски.

— Ты ведь такой, Себастьян?

— Какой?

— Плохой парень, которого нужно убрать с улицы.

— Я не знаю.

Раздражение Декера усиливалось. Возможно, случившееся с ним переключило какие-то функции мозга и заставило пересечься не связанные каналы, но заодно лишило Амоса способности нормально разбираться со всякой лапшой на ушах, враньем и вообще чокнутыми. Он любил прямые пути, от А к Б, от 1 к 2. И не любил топтание на месте, которое приводило его только в ярость, и никуда больше. Это было одновременно проклятием и благословением в те времен, когда он работал в полиции.

— Ты сказал, что убил тех людей. Сказал мне. Сказал копам. А сегодня утром заявил, что не убивал. А сидя здесь, у стойки, ты сказал, что, наверное, убил, хотя сидел в тюрьме в двух городах отсюда и просто не мог попасть в тот дом. Понимаешь теперь, почему я растерялся? И копы тоже… Где же правда? Вот что нам нужно выяснить.

Леопольд обернулся к нему и, кажется, только сейчас по-настоящему увидел Амоса.

— А тебе какое дело?

Если Декер оскорбил Леопольда в «Севен-илевен» семнадцать месяцев назад, тот должен узнать его. Амос не слишком изменился за это время, разве что стал толще и уродливее. Так что либо этот мудак невиновен, либо он врет. И Декер не мог уловить, какой из ответов верен.

— У меня есть интерес к этому расследованию. Даже не думал, что спустя столько времени они кого-то арестуют.

— Это был «глухарь».

Фраза привлекла внимание Декера.

— Ты знаешь, что такое «глухарь»?

— Мне нравятся телешоу. Я иногда смотрю их в приюте.

— В приюте для бездомных?

Леопольд кивнул.

— Я бездомный, так что мне нужно где-то спать. Иногда я сплю на улице. Чаще всего на улице, — устало добавил он.

— Почему так?

— Безопаснее. В приюте есть парни, не очень… приятные.

— И поэтому ты заинтересовался этим убийством? Потому что оно — «глухарь»?

— Наверно так, да.

— Тогда почему именно этим? Есть много других «глухарей». Кто-то разговаривал с тобой о нем?

Леопольд кивнул. Он посмотрел на свою выпивку и снова отпил из стакана без помощи рук.

— Что ты заказал? — спросил Декер, взглянув на стакан; он старался скрыть отвращение, вызванное манерами Леопольда.

Тот улыбнулся:

— «Камикадзе». Они мне нравятся.

— Ты же говорил, что не пьешь.

— Не пью, потому что у меня нет денег. Но я нашел пять долларов. Даже не знал, что они у меня есть. А когда я пью, я всегда заказываю «Камикадзе», потому что они мне нравятся.