Лиза Марклунд - Бесследно исчезнувшая

Нина кивнула. Если ДНК данного человека будет соответствовать митохондриальной ДНК из волоса или из какого-нибудь другого расследования, уже завершенного или продолжающегося, то это выяснится. Не обязательно будет что-то означать, но может стать и решающим.

– Ты связывалась с доктором Карареем сегодня? – спросил комиссар.

– Нет, – сказала Нина и почувствовала, как у нее покраснели щеки, об этом она забыла.

– Я разговаривал с ним после обеда, он дает мрачные прогнозы относительно Ингемара Лерберга. Он выживет, но его мозгу прилично досталось. Он сможет прожить еще много лет при квалифицированном уходе.

– Что будет с детьми? – спросила Нина и подумала об Исаке, талантливом мальчике, который громко рассказывал, когда рисовал.

– В Наке хорошо функционирует социальная служба, несмотря на настойчивые попытки Ингемара Лерберга прикрыть ее.

– Но кто позаботится о них?

– Их вроде бы разместили у одинокой женщины с двумя детьми подросткового возраста в трехкомнатной квартире в Фисксетре.

Нина посмотрела в окно, представила себе густонаселенный район. Пять детей в двух спальнях? Возможно, это даже хорошо. Или нет?

– Это, собственно, единственный вопрос, с которым Лербергу удалось преуспеть в своей социальной комиссии, – горько усмехнулся комиссар. – Новые критерии передачи детей в приемную семью. Любые могут предложить себя в качестве приемных родителей, но детей получает тот, кто просит меньше.

Шеф всем своим видом показывал, что разговор закончен. Нина кашлянула.

– Ну, – сказала она, – есть еще одно дело. Нельзя ли мне получить отдельный кабинет? Пожалуй, не сразу, но со временем?

– Тебе не нравится Джеспер?

Нина нервно заерзала на стуле:

– Да нет, но…

Комиссар улыбнулся ей.

– Хорошая работа по делу Лерберга, – сказал он. – Я рад, что тебе нравится здесь.

Комиссар снова повернулся к компьютеру. Нина встала и вышла в коридор. Там было тихо и пустынно. Она медленно направилась назад к своей комнате.

Пусто. На письменном столе чистота, стулья задвинуты.

В краткосрочной перспективе бесконечно тоскливо быть удачливым. Однообразно и скучно. Требуется всегда поступать правильно, а значит, необходимо все тщательно обдумывать, и в любом случае тебя будут преследовать страх и беспокойство, сомнение и разочарование. Успех – скучная вещь, поскольку ты постоянно как бы идешь по тонкому канату и стараешься не упасть, нельзя ни на мгновение расслабиться, приходится все время держать в напряжении мышцы, зрение.

Гораздо веселее лететь вниз в свободном падении, вращаться, кувыркаться, чувствовать, как ветер треплет тебе волосы на всем пути к земле, кружиться, кружиться.

А потом…

А потом?

Жилой район находился на северо-востоке Москвы. По прямой в тридцати пяти километрах от Кремля, но практически расстояние составляло много световых лет. Покрывавшая фасады здешних домов плитка кое-где отвалилась, отдав находившийся под ней бетон на расправу ветру и влаге. Серые коробки тянулись насколько хватало глаз, от самой железнодорожной станции вплоть до болот, все примерно одинаковые: девять этажей, восемь подъездов, четыре квартиры на каждой лестничной площадке. Вначале она несколько раз заблудилась. Ее жилище находилось в одном из домов в центре района, и дважды она чуть не вставила ключ в замок чужой квартиры, прежде чем поняла свою ошибку. Сейчас у нее не укладывалось в голове, как она могла так опростоволоситься. Каждый дом имел отличительные черты. У ее подъезда кафель обвалился целиком и полностью. Ее улица называлась Счастливой. Она чуть не запела старую известную песню, узнав, что это значит.

Она прекрасно знала, что ее будут искать повсюду. Повсюду, но только не здесь. У себя на задворках.

Немногим людям, которым довелось разговаривать с ней, было известно, что она приехала с Украины, что она учительница музыки Ирина из Киева и зарабатывает себе на хлеб, беря учеников. Она взяла на вооружение свой старый дефект речи, долгие годы тяжелого труда, потраченные на избавление от него, сейчас облегчили ей задачу. Она использовала ту же технику, только наоборот, благодаря чему ее контакты с соседями и продавцами в магазинах свелись к минимуму. Ей не раз приходилось наблюдать, как люди начинали нервничать из-за ее заикания, никто не мог разговаривать с ней достаточно долго, чтобы понять, насколько ограниченно ее знание русского языка, угадать явный иностранный акцент.