Леонид Словин - Дополнительный прибывает на второй путь (сборник)

Суркова, за ней Денисов поднялись в тамбур. Пятно, которое Шалимов в темноте принял за кровь, затерлось, хотя кое-где, вглядевшись, можно было еще обнаружить расплывчатые очертания.

Антон появился перед самым отправлением, вместе с бригадиром. За ним шла незнакомая женщина, похожая на жужелицу — с тонкой талией, длинным телом и большой головой без шеи.

Сабодаш на ходу что-то записал себе в блокнот, Шалимов пояснил, кивнув в сторону похожей на жужелицу пассажирки:

— Билет они покупали за бородатым из девятого вагона. Т № 124326! Я расспросил их предварительно. Очередь на вокзале была солидная. Людей впереди себя у кассы не помнят…

На горизонте снова плыли дома — двухэтажный раймаг, школа. У самого вагона, почти рядом со шпалами, возник передний план — хозяйство монтера пути, сухая ботва.

Сабодаш прилег на полку — огромный, он будто влез в сидячую ванну, подогнул ноги. Через минуту Антон спал.

Денисов смотрел на убегающий поселок. Дополнительный не остановился, отсалютовал протяжным гудком двухэтажному раймагу, велосипедам у парикмахерской.

Он снова вынул вещи пострадавшего. Одежда добротная, куплена не вчера, возможно ее редко надевали: хлопчатобумажные сорочки, шерстяной тренировочный костюм, японская куртка. И рядом книга — «Картины современной физики» Г. Линдера, новая, с неразрезанными страницами.

«Все свое везу с собой…» — подумал Денисов.

Полупустой рюкзак лежал отдельно. Наташа Газимагомедова и каширские инспектора осмотрели вещи со скрупулезной тщательностью. Денисову ничего не осталось: пакет с эмблемой международной выставки станков — фреза и шестеренка на нежно-желтом лимонно-цыплячьем поле, цыганская игла в клапане рюкзака. Даже кошелька с десятирублевками, о котором говорил Вохмянин, не оказалось.

На фотографии с профсоюзного билета Голей выглядел так же приметно: тонкая пластинка носа, шире обычного расставленные глаза — из тех лиц, что кажутся спокойными, с сильно развитым боковым зрением.

«Где его паспорт? Как Голей предполагал снять деньги с аккредитивов? — Аккредитивы, два по пятьсот рублей, один на тысячу, были выписаны за неделю до поездки. — С учетом восьми тысяч, которые видел Ратц, получается немало… Какие ему предстояли траты? Кто он?»

Записная книжка Голея не содержала ответа ни на один из вопросов. Денисов снова перелистал ее.

«Уничтожение дармоедов и возвеличение труда — вот постоянная тенденция истории. Н. Добролюбов.

От праздности происходит умственная и физическая леность. Д. Писарев».

Записи были единой тематической направленности. Пострадавший собрал высказывания о труде, тунеядстве, нерадивости — подборка могла сделать честь образцовому следственному изолятору.

Только на последней странице карандашом был вписан адрес:

«Астрахань, ул. Желябова… Плавич».

Тонкая ниточка, которая могла помочь.

Денисов сложил все в баул, сунул пакет с обнаруженным в купе незаполненным телеграфным бланком. Сквозь хлорвиниловую пленку были видны жирные мазки, индекс вокзального почтового отделения и три цифры, выведенные, по-видимому, тем же карандашом — 342.

«…Можно подвести первые итоги, — подумал он. — Преступник либо находился в купе, либо знал, что сможет ночью проникнуть в него. Во втором случае кто-то должен был изнутри открыть ему дверь. — Денисов поднялся к окну. — Выходит, Голей с начала поездки находился в руках злоумышленника? Того, кто потом открыл дверную защелку?»

Поезд шел по кривой. Выглянув из окна, Денисов увидел справа и слева крайние вагоны дополнительного.

«…Но кто из троих? Ратц? Вохмянин? Марина?»

Антон проснулся внезапно, полез за «Беломором».

— Странная вещь — психология свидетельских показаний, — Антона беспокоили те же проклятые вопросы. — Голей при всех платил за постель, но, кроме Вохмянина, никто не зафиксировал это в памяти. Сторублевки видит только Ратц… Даже реплики о собаках каждый воспроизводит по-разному!.. К этому есть прелюбопытнейшая иллюстрация. Может, слышал? Будучи стариком, Понтий Пилат встретил друга далеких лет, когда был прокуратором Иудеи…

Антону чаще требовались короткие передышки, он прикурил, несколько раз подряд затянулся.

— …Пилат вспомнил, каких сил стоила хлопотливая должность, какие вопросы приходилось решать… Администрация, суд, — Антон чувствовал себя лучше после сна. — Кажется, вот-вот бывший прокуратор вспомнит о Христе, но разговор все время уходит в сторону. По крайней мере, так свидетельствует Анатоль Франс… Друг Пилата вспоминает танцовщицу, в которую был влюблен. «Потом она последовала за чудотворцем Иисусом Назареем, его распяли за какое-то преступление…» Помнишь этот случай? Пилат силится вспомнить и не может. «Назарей Иисус? Мне ничего не говорит это имя!..» Точно подмечено, согласен? — Антон подтянул к себе лежавшую на столике газету.