Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Подожди. Почему неглупый и осторожный Цыган пошел в это укромное место?

― Точно, Саня! ― с лету поймал смирновскую догадку хитрый Казарян. Тайником заманил, ямой, которая в этих катакомбах!

― Нету там ни хрена, ― сказал Смирнов, ― хотя еще разок посмотреть не мешает. Пусть ребятки для практики займутся. И не убивать он его вел. Столб о чем-то хотел поговорить с Цыганом, договориться. Если только убить, чего проще. О чем он хотел говорить с Цыганом, о ком?

― Работенка, ― мрачно резюмировал Смирнов.

― О письме давайте, ― вставил наконец Ларионов.

― Роман, прочти его еще раз вслух, ― попросил Смирнов.

Роман взял из справки скрюченную, как кусок засохшего сыра, фотокопию и прочел:

― "Ромка, родной! Нет ни дня, минуты, нет ни секунды, чтобы я о тебе не думала. И ты должен так, потому что мы все равно обязательно будем вместе. Он уговорил меня, что пока нам с тобой лучше не видеться, но я последнее время сомневаюсь в этом. Рома, я стала его бояться. Вроде бы он желает нам добра, но мне все равно страшно. А может, я просто дура? Не умею писать письма, да я и не писала их никому. Живу себе помаленьку, с местными ни с кем не дружу, гуляю одна, хожу поезда встречать. Знаю, что ты не можешь приехать, а все равно встречаю и надеюсь. Он мне про Леньку сказал, с ухмылочкой так сказал, а я заплакала. Какой бы ни был этот Ленька, а все же я на него зла не держу. Ты, пожалуйста, не ревнуй к покойнику. Писать больше не о чем. Люблю тебя и хочу, хочу, хочу увидеть тебя как можно скорее. Твоя, вся твоя Ри".

― Черт-те что, ― подумав, сказал Сергей. ― Имечко тоже ― Ри.

― Что же ты понял? ― спросил Смирнов.

― Во-первых, не из дамочек ― постоянного контингента Цыгана. Девица, и молодая девица. Импульсивна, я бы сказал, экзальтированна, из допустимо интеллигентной семьи, но воспитания крайне небрежного. Влюблена в Цыгана, как кошка.

― А кто это "он"? ― поинтересовался Ларионов.

― Чего не скажу, того не скажу, ― признался Казарян. Смирнов взял из его рук фотокопию, еще раз просмотрел текст и подытожил раздраженно:

― Сережа, за тобой ― все бабские связи Цыгана. Ты, Роман, возглавляешь группу, которая будет прочесывать Рижскую дорогу. Больше пока ничего в башку не приходит. Да, что можете сказать по карманной клади Цыгана и следам?

― Карманная кладь ― джентльменский набор маршрутника: тысяча сто двадцать три рубля 65 копеек денег, шикарный бумажник, расческа в серебре, пачка папирос "Тройка", австрийская зажигалка и ― смерть бабам ― темные очки, ― по бумажке перечислил Ларионов. ― Из этого ничего не выжмешь: есть только то, что есть. А следы, какие могут быть особые следы на песке? Так, тени следов.

― Не скажи, Сережа, ― не согласился Казарян. ― Тени, как ты говоришь, в какой-то степени определяют объект, который их отбрасывает. В данном случае ― размер ноги. Очкарики же пишут ― ориентировочный размер обуви сорок четыре ― сорок пять. Не меньше. Косвенно подтверждается Столб с его ростом метр восемьдесят семь.

― Согласен, ― подтвердил его правоту Ларионов.

― И я согласен, ― кивнул Смирнов. ― Согласен-то согласен, а что это нам дает? Опять в маету. Да, а где тот парень, Витя, которого за Коммерцией я посылал?

...Паренек Витя ― младший лейтенант Виктор Гусляев ― явился через полчаса и доложил:

― Еле я его разыскал, товарищ майор.

― Так тащи его сюда!!!

― Я его не смог доставить, товарищ майор, ― виновато пояснил Гусляев. ― Он в сорок восьмом в предвариловке сидит.

― Как это сидит?! Он что, спятил, чтобы в тюрьму садиться?!

― Был пойман с поличным во время кражи в гастрономе возле метро "Сокол".

― Что украл-то?

― Пытался стащить у гражданки одной из хозяйственной сумки кошелек.

― Совсем интересно. А когда это преступление века свершилось?

― Сегодня в двенадцать часов двадцать три минуты.

― Ой, как мне захотелось поговорить с Валерием Евсеевичем! Утром думал, что придется ловить наудачу, а теперь жареным пахнет. Так почему же ты его не приволок?

― Они без бумажки не отдают, бюрократы чертовы! ― обиженно пожаловался Гусляев.

― Ну, бумажку-то мы им мигом спроворим!

Был Валерий Евсеевич Межаков по кличке Коммерция одет несколько не по сезону. В добротной стеганке, в диагоналевых галифе, в крепких и тяжелых яловых сапогах. Смирнов оглядел его со всех сторон, обойдя для этого кругом, потом спросил:

― Не жарко ли?

― Жар костей не ломит, ― скромно отвечал Межаков.

― Тебя что, оперативники домой после ареста переодеться водили?