Влад Костромин - 700 граней

– Мне дай кусман, – протянула руку Фабиолла.

– Лови, Фабби, – Чернокнижник ловко швырнул девушке кусок. – Знаешь, я стал пользоваться парфюмом только для того, чтобы однажды ты сказала: «От тебя приятно пахнет». А еще у меня нет соседки, которая через меня заказывала у тебя косметику по каталогу. Просто у тебя никто не покупал, ты переживала, и я храню целый склад баночек, тюбиков и флаконов у себя в комнате.

– Ы-ы-ы! – с чувством проныла девушка.

– Может ты просто из этих? – за спиной Чернокнижника замерцал силуэт Михаила Ивановича с топором в руке и налобным фонариком на причинном месте. – А? Про соски огуречные вспомнил…

– Изыди, прилипашка, – Фабби выплюнула глаз точно в глаз киборгу, – натурал он, я проверяла.

– Покедова, некомбатанты, – железный яйценос пропал.

– Вот же пристал, – пожаловался Крисп, – прямо так и шныряет вокруг.

– Надо Хозяину маяка сказать, – решил Мартин, – пущай прикует его к маяку.

– Цэ дiло, – согласилась Фабиолла, пожирая пиццу со смачным удовлетворением.

Кошка серо-полосатого цвета в количестве одной единицы проскользнула в открытое окно и прыгнула на плечо Фабиоллы.

– Привет, Лейла Воробьиди, – поприветствовала кошку девушка.

Кошка задрала хвост, распушила его, от чего на задней стороне хвоста получился четкий пробор, замурчала, стала тереться, прыгая по плечам и шее.

– Я сидела на поваленном у автобусной остановки дереве и познакомилась с этой блошивой скотиной, – Фабби насмешливо отвесила ей холодную оплеуху и сбросила ее на мокрый пол. – А может быть, это не я сделала вовсе?

Кошка с греческой фамилией Воробьиди и огромными глазами ярче самого озера, как чумная, носилась под ногами и в ультимативной форме требовала еды, и не просто еды, но колбасы и сыра. Дождалась только хрена. Вода на полу вновь отвесила ей хладную пощечину, но уже по своей инициативе.

– Жуй, иммигрантка, – Крисп достал из ящика стола сморщенный сушеный корешок хрена и кинул кошке. – Тут глютена нет. Тебе должно хватить этого беспрецедентно вместительного корневища.

Кошка вдруг зашипела, выгнула спину и убежала в сторону Ползучего города.

– Вот же скотина, – расстроился Мартин, наполняя свою кружку пивом ровно на 85%.

– А почему ты наливаешь не полную? – спросил Фай.

– Этого достаточно, чтобы я напился и позволяет мне не пролить мимо утробы ни капли. Так меня научила молодая мама одного мальчика, из которого телевизор сделал робота. Надо сказать, уставной хвостик шел ей больше, чем прочим девчонкам на курсах идеальных мам.

Гена натянул трико и, споткнувшись об заложенную красными и зелеными кредитами книгу аренды недвижимости для проживания в лунной колонии, поплелся в туалет. Но взявшись за ручку двери, вдруг осекся и даже запнулся – взгляд прилип к надписи.

– Что делать? – запаниковал Гена. – Мне же полный фулл-хаус в зеро вставят за этот вандализм, – он растерянно оглянулся по сторонам.

Не дождавшись ответа, Гена так и стоял, держа дверь, топтался на месте, боясь присесть, как будто у него геморрой в запущенной стадии. Этакая смесь дьявола и ангела выдавала в нём совершенно незаурядную личность. Оно и понятно, заурядная личность на курсы крупье при ВШЭ, для солидности названные академией, вряд ли подалась бы. Поэтому Гена и стоял, по привычке выдерживать многочасовое ожидание одновременно с нетерпением. Хотя, мочевой пузырь все настойчивее звонил в колокол.

– По ком звонит колокол? – спросила дверь.

– Чего? – растерялся горе речепшеист.

– Чего застыл, спрашиваю? – из двери проступил, оставаясь при этом вровень с поверхностью, плешивый облик доктора ван Э, Бонцена. – Проходи, делай свои дела и не забудь смыть за собой, а то я уже задолбался зубной щеткой «очко» драить.

– Очко? – Гена выхватил знакомый из курса обучения термин. – В очко мне самому щетку вставят, – понурился он.

– Чего так?

– Да видишь, какая-то сволочь написала про Гоголя.

– Почему сразу сволочь? – обиделся призрак-«дух». – Николай Васильевич реально жив, я с ним разговаривал.

– А ты кто?

– Я невинно убиенный доктор ван Э, Бонцен.

– А за что тебя убили?

– Ну… – Э, Бонцен смутился, – это не важно.

– А что случилось, когда ты умер?

– Ночь сияла, пронизывая своей глубиной каждый уголок земли… а потом я стал «духом».

– Приведением? С формулой?

– «Духом», у них, призраков, в элитных трущобах Ползучего города форменная дедовщина, – вздохнул доктор. – Ладно, иди, а то твой пузырик уже задолбался дергать твой колокол за «язык», раздражая окружающим все шесть чувств, а я, так уж и быть, сотру надпись…