Трифон Иосифов - Браконьеры

— Второе — пусть обеспечат хотя бы двух врачей, потому что все может случиться. Вечером здесь была акушерка, но она улетела с роженицей на вертолете…

— Слушай, перестань трещать про этот вертолет, черт возьми тебя совсем! О медицинской помощи подумаем. Еще что?

— Последнее — договоритесь там, чтобы в Дубравце не закрывали на ночь почту. Тогда у нас будет связь с городом и с теми селами, которые за Пределом, а если положение еще больше осложнится — то и со всей страной! — Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, представляя себе «генеральскую» мину Генчева, с которой он всерьез принимает мои предостережения.

— Будет сделано! Мы это организуем, а ты предупреди своих почтовиков, чтобы знали! Больше ничего? Тогда записывай последнее: выдели людей, чтобы очистили от собак дачную зону, и поставь там охрану.

— Э, нет, этого не будет! Плевал я на эту дачную зону! Пусть ловят собак штанами, если хотят! Зона находится за чертой заповедника, а у моих людей своих забот хватает! — Генчев отлично знает мое отношение к дачам, но я все-таки предпочел высказаться.

А дело все в том, что эта проклятая зона все норовит расшириться и вот уже зарится на земли заповедника. И для того, чтобы все было вроде бы по закону, создали две комиссии, которые должны определить — куда и за счет чего расширяться. В комиссии включили и меня — так, для проформы, как пятую спицу в колесницу. Вот я там и взорвался в первый раз, накидал дядям из комиссий целую кучу возражений, и представьте, они внимательно слушали, кивали головами, а потом приняли решение, которое подготовили заранее. А ведь решалась судьба не только заповедника, но и всей окружающей среды! И когда я увидел, к чему они клонят, я вытащил на свет Божий целую пачку постановлений, министерских приказов и распоряжений. Господи, как вскочит тут один из тех, кто там был, да как заорет на меня! Мне не очень хотелось бы называть его имя и должность, потому что мы с ним и прежде встречались — раза два-три я и Надя попадали в его компанию. Еще тогда он произвел на меня странное впечатление — этакий всемогущий всезнайка. Зайдет речь об экономике — он тут как тут, обсуждают какое-нибудь литературное произведение — он с ученым видом излагает свое мнение, вертится, болтает без остановки и как бы между прочим нахваливает свою дачу под названием «Очарование», украшенную какой-то венецианской мозаикой. Надя слушает его развесив уши, а я — я видеть его не могу, подлеца. Так вот, разорался он на меня: тут, говорит, Боров корчит из себя единственного защитника окружающей среды и знатока законов! А мы что же — противники правительства или некомпетентные люди? Значит, всем нам, кто здесь собрался, наплевать на природу и заповедник, одному только Борову они дороги! Ну и все в таком духе…

— Ты не очень-то воображай, парень! — прервал мои «лирические» воспоминания шеф. — Один весьма ответственный товарищ предупредил меня, что там, в дачной зоне, замечены одичавшие собаки, намекнул на личную ответственность за безопасность людей. Сегодня суббота, на дачах полно отдыхающих, туристов, лыжников. Тебе все понятно?! Кончен разговор!

И повесил трубку.

Мы разговаривали с ним всего десять минут, а у меня такое чувство, будто я вышел после длительного служебного совещания. То, что я услышал от шефа, было до того нелепо, что впору бы расхохотаться. Представить себе только — по ста радиусам к центру заповедника мчатся тысячи собак! Как по команде! Большей глупости и придумать невозможно. Неужто непонятно, что сейчас, среди холодной зимы и все усиливающейся метели, эти несчастные животные, выгнанные из теплых домов и оставшиеся без крова и пищи, стремятся снова к людям, к знакомым местам. Конечно, многие из них дичают и, обиженные людьми, забывают свое домашнее прошлое. Но это все-таки единицы, а такие идиоты, как советники Генчева, воспринимают все случившееся как чудовищный собачий апокалипсис, угрожающий безопасности человека…

Но, наслушавшись шефской болтовни, я в какую-то секунду засомневался — а вдруг все же это правда? Вдруг в этих брошенных животных пробудился не знающий пределов первобытный инстинкт мщения и дикие, озверелые орды мчатся сюда? Но почему тогда именно в долину Златиницы? Что их тут привлекло? Может быть, тишина и защищенность, нет омерзительных запахов, грязного жилья, бегает дичь и природа вокруг первозданная и нетронутая, такая, какой она сохранилась в их глубокой генетической памяти… А вокруг, всего лишь в нескольких километрах от заповедника, голое, мертвое поле, над которым безжалостно свистит ветер. А дальше — села и города, но в них опасно, там стреляют, травят, ловят капканами и сетями, убивают камнями, топорами, дубинами. И люди вдруг из добрых богов превратились в злых и безжалостных тварей. Что остается бедным животным?