Трифон Иосифов - Браконьеры

Я поделился с Дяко своими сомнениями. Он стоял, прислонившись к печке, и долго разминал в руках сигарету.

— А я думаю, что так оно и есть. Генчев не мальчишка, чтобы шутки шутить!

— Да ты понимаешь, что говоришь?! — прервал я его раздраженно. — Со всех сторон света именно сюда бросились все собаки! Что за чушь! Ты помнишь, весной, когда мы только начали кампанию, одна лишь Роза сумела прибежать сюда.

— Но это было весной, — спокойно ответил Дяко. — Тогда животные были напуганы, каждое старалось спастись и выжить. Ведь собаки чувствуют опасность за десятки километров. Если в тебя сегодня и вправду стреляли, то Гай не случайно так разбушевался! Но есть еще и другое — собаки привыкли жить вместе с человеком, и это длится уже тысячи лет. А теперь, когда их бросили и они увидели, что пути назад нет, вот тогда дикое начало снова пробудилось у них, и они сбились в стаю. Потому что одно дело самому добывать себе пищу и кров, а другое — когда вместе. Ведь и люди так же. А может быть, в стае и веселее, кто знает…

Да, кто знает, может, Дяко и прав. Я только спросил его, почему, по его мнению, эти стаи одичавших животных устремились именно сюда. И он мне рассказал кое-что, чего я до сих пор не знал:

— Давно-давно я слышал от деда и других стариков, что здесь, под Пределом, когда-то водились волки. Летом их редко кто видел — кругом леса, в них дичь, и летом было спокойно. А вот зимой собирались под горой большие стаи, гуляли по всей округе и страх наводили. Ты же знаешь, что сейчас время волчьих свадеб, может, у диких собак то же самое…

В общем, посоветовал мне Дяко принять к сведению то, что говорил Генчев, и выполнять его распоряжения. А я любил и уважал старого лесника и прислушался к его совету. Первое, что я сделал, позвонил на эту чертову дубравскую почту и предупредил телефонистку, чтобы ни в коем случае не выключала телефон и не прекращала связь с городом, пусть остается там и бдит. А ночью кто-нибудь сменит ее. А она — ворчать: кто ты такой, чтоб мне приказывать? Я, говорю, — это я, а ты будешь делать то, что я тебе велю! Есть такой приказ, понятно? В ответ телефонистка заявила, что я ничтожество, которое захватило власть. Так мы обменивались любезностями и комплиментами, пока мне это не надоело, и я пригрозил ей выговором от начальства, и тогда она наконец-то согласилась связать меня с кметом.

Пока я ждал разговора с ним, Дяко по моей просьбе отправился в село — надо же организовать питание этим городским охламонам. Слава Богу — дали общинный совет. Но я целую вечность не мог понять, с кем говорю, оказалось, это рассыльный, глухой как тетерев, тупой и медлительный ужасно — между его двумя словами телега может проехать.

— Где староста? — спрашиваю.

— А?

— Староста, черт возьми, где?

— А, я слышу — телефон звонит: дзыг, дзыг…

— Вот я тебе дзыгну, как только сойду в Дубравец! — ору я что есть силы. — Кмет мне нужен, понял?! Где он?

— Да здесь же, в Дубравце, почему не поищешь его, а вертишь телефон…

— Потому что я звоню с базы! Надо найти его немедленно! И скажи, пусть позвонит!

— Ага, значит, так… — тянет он душу. — А у тебя к нему дело?

— Нет, в карты будем играть! — реву я на пределе, еще секунда — и я разобью аппарат!

— Так ты так и говори! — оживился рассыльный. — Председатель сказал, что, если будут спрашивать про карты, пусть идут к учителю, потому что у них нету четвертого…

— Я четвертый! Найди его немедленно и скажи, что здесь наводнение, землетрясение, пожар! Скажи, вулкан взорвался! Нет, про вулкан не говори, все равно не сможешь запомнить это слово!

Связь вдруг прервалась — то ли рассыльный просто прекратил разговор, то ли в панике побежал разыскивать кмета.

Уже пятый час. Темнеет. Во дворе слышно тарахтение мотора, Гай громко лает и рвется с цепи. Через минуту в канцелярию входят Васил и еще двое сельчан и приникают к печке. Они проверяли на моторной лодке берега водохранилища и Лисьи норы, даже до дачной зоны добрались. Спрашиваю, как там.

— Ни одного паршивого пса не видели! — зябко подергивает плечами Васил и продолжает своим обычным ноющим кислым тоном: — А там, на дачах, такая толпа, музыка играет, народ веселится и плюет на это бедствие… И машин сколько… машины, машины…

Я велел им идти в столовую, сесть у камина и ждать. И ничего спиртного! В этот вечер у нас будет работы выше головы.

— Да какая еще работа, Лесничий? — хнычут сельчане. — Мы целый день мотаемся, мерзнем, промокли до костей в этой проклятой лодке, крошки хлеба в рот не положили!