Иван Любенко - Черновик беса

Что ж, я помогу господину Птахову насладиться бедами и несчастьями его богатого родственника. Ведь беда коварнее человека. Она приходит нежданно-негаданно, откуда её совсем не ждут. И казавшееся вечным милое семейное счастье начинает давать едва различимые трещинки, незаметно превращающиеся в разломы, отчего жизнь становится чередой нескончаемых трагедий. Нет, иногда будет складываться ощущение, что солнце выглянуло, и на смену дегтярной полосе неудач наступила светлая полоска радости. Но это ненадолго, и вскоре станет ясно, что иллюзорное счастье — мираж, а чёрно-белая последовательность — лишь внутренность одного тёмного круга, ставшего для несчастного теперь небом. И даже смерть не сулит избавления от страданий, ведь грехи не замолены и его давно ждут чёрные ангелы Преисподней.

Итак, для начала я уничтожу любимое растение Плотникова. А впрочем — нет. Пожалуй, я сначала убью кого-нибудь из его домашних питомцев. Их присутствие делает любой дом живым. Интересна будет реакция издателя на будничное, в общем-то, событие. А потом возьмусь за более серьёзное дело. Представляю, сколько радости будет у Птахова, когда на голову его удачливого шурина свалится целый камнепад несчастий. Одно за другим, нескончаемым потоком. Знал бы титулярный советник Кузьма Матвеевич Птахов, какие я заготовил испытания его беспечному и удачливому родственнику! Ох, и обрадовался бы он! Итак, посмотрим, кто из нас умнее за шахматной доской жизни. «Alea jacta est!» (Продолжение следует).

— Да-с, — вздохнул Клим Пантелеевич. — Дело обстоит хуже, чем я ожидал. Этот субъект очень хорошо осведомлён обо всём, что происходит в этом доме.

— Господи! — воскликнул Толстяков и заходил по кабинету. — Я не могу поверить в этот кошмар! Он полностью контролирует мою жизнь. Как такое может быть?

— Успокойтесь, Сергей Николаевич. А то ведь получается, что первой своей цели наш адресант уже добился.

— Это какой же?

— Вывести вас из равновесия, заставить нервничать.

— Вы правы, — кивнул Толстяков и упал в кресло. — А что вы думаете в рассуждении моего шурина? Вероятно, Бес, хочет настроить меня против него?

— Но ход, согласитесь, интересный. Упоминая Пантелеймона Алексеевича, он добивается для себя сразу трёх преференций: во-первых, закладывает вам в душу неприязнь к нему (в его игре с нами это неплохой козырь), во-вторых, даёт нам понять, что он где-то рядом и наблюдает за нами, точно мы марионетки под фонарём паноптикума, ну и в-третьих, выводит нас на объект подозрения, который, скорее всего, является негодным. Фактически, он пытается нами манипулировать. Но пока мы не предпринимаем никаких ответных шагов, все его басни — не более чем весьма посредственная беллетристика.

— Однако, дорогой Клим Пантелеевич, нам следует предпринять некоторые неотложные меры. Вы же прочли и про питомцев, которым угрожает опасность, и про растения… А потому нам нельзя сидеть, сложа руки. Думаю, надобно временно закрыть парк от посещения посторонних. Скажем, что ведутся садовые работы. Ничего, потерпят. Я соберу всех рабочих, прислугу и объясню, что нам угрожает неизвестный злоумышленник. — Он помолчал и спросил: — А откуда он знает, что мою гончую зовут Клюквой?

— К сожалению, пока у меня нет ответа на данный вопрос.

— А что если он давно за мной наблюдает? Ведь можно предположить, что рассказ о писателе-неудачнике — выдумка, которая, так же как и намёк на шурина, призвана отвлечь нас от настоящего преступника, находящегося совсем рядом? Что если преступник просто мстит мне за что-то, не связанное с газетой?

— Маловероятно. Иначе, зачем бы он убивал Сырокамского? Принялся бы сразу за ваши цветы и домашних животных. Это проще и совсем ненаказуемо.

— Пожалуй, вы правы. А что же нам делать?

— Я бы не советовал совсем закрывать парк от посещений. Этим мы вряд ли сможем себя обезопасить. Но за котом надо присматривать, да и за гончей тоже. Прислугу стоит об этом предупредить.

— Знаете, у меня есть ещё три сторожевых пса. Огромные горские пастухи. Сидят на цепях в дальнем углу парка, у каретных сараев. А что, если их отпускать на ночь?

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Да, — согласился Толстяков. — Погрызут всё, что угодно. И истопчут. Да и из дома не выйдешь. Разорвут. Они только сторожа и признают.

— Так зачем же вы их держите?

— Для острастки. Лаем наводят страх на всю округу. Не всякий рискнёт ко мне забраться. Люди думают, что ночью они бегают по парку.