Иван Любенко - Черновик беса

Мальчик повиновался. Правый карман был пуст, если не считать крошек махорки и хлеба, а вот из левого выпала, свёрнутая, в несколько частей, пятишница.

— Откуда деньги? — спросил Ардашев.

— Так это… это мои.

— Ясно, что твои. Я спрашиваю, откуда.

Сорванец молчал.

— Говори, а не то позову городового, — пригрозил присяжный поверенный. — Может, ты их у хозяев украл?

— Ничего я не воровал. Один господин дал.

— Когда?

— Вчера.

— А точнее?

— После обеда.

— Рассказывай подробно.

— Вышел вчера я на улицу через заднюю калитку семачек жаренных купить, а тут господин в котелке… Спросили, я ли работаю у господ Толстяковых посыльным. Я кивнул. А они говорят, что слыхивали о нашем коте редкой породы. И кошечка у них такая есть. И они хотел бы их вместе свести, чтобы котята получились породистые, коих можно продать задорого. Пообещали мне пять рублёв, если я им Пушка дам на время. Сказали, что через час сами принесут корзинку с котом и оставят внутри. Попросили калитку не закрывать. Ну, я и согласился. Они мне — «синенькую». Я пришёл через час, но их так и не было. Да кабы я знал, что они его убьют, разве бы я согласился? Если хочите знать, я Пушка больше всех любил! — заревел парнишка, размазывая слёзы по грязным щекам.

— А каков он был?

— Такой, ничего себе. В штиблетах, рубаха вышиванка, брюки черные.

— С усами? — уточнил адвокат.

— А кто ж без усов сейчас ходит? Разве что бабы? — пробормотал Николашка, но взглянув на Ардашева, втянул голову в плечи. — Знамо дело с усами. И с бородой. Я ещё подумал, что им, наверное, жарко. Они добрые такие были, улыбалися.

— Ага! — возмущённо вскинул руки Сергей Николаевич. — Добряк: бросил Пушка на растерзание волкодавам!

— Он толстый или худой, высокий или небольшого роста? Какого приблизительно возраста? — попытался выяснить, молчавший до сей поры Стахов.

— Такой, как вы. И очень даже на вас они были похожи. И глаза так же бегали, как и у вас сейчас…

— Во даёт! — возмутился кучер. — Ты, дурья башка, ещё скажи, что это Пантелеймон Алексеевич был!

— Я не знаю, кто это был, — захныкал мальчик.

— Задняя калитка находится там, где каретные сараи? — осведомился Ардашев.

— Да, — подтвердил кучер.

— Она закрывается на замок?

— Со вчерашнего дня стали замыкать. Ключ клали за досточку. Николашка знал, где он лежит.

— В котором часу ты ему отдал Пушка, — не унимался Ардашев.

— В три. Я ещё на ходики, что на террасе глянул.

— А кто ж тебя научил по часам разбираться?

— Мамка.

— Выходит, этот незнакомец приходил как раз в то время, когда мы были на море?

— Ага, — кивнул Николашка.

— Похороните останки кота где-нибудь, — приказал Толстяков кучеру.

— А давайте…давайте я вам нового Пушка куплю на эти деньги. Ну, пожалуйста, — захныкал посыльный. — Простите меня, Сергей Николаевич, я вам до самой смерти служить буду верой и правдой. Как на духу говорю, — он перекрестился.

— Ишь ты, «верой и правдой»! Где слов таких-то нахватался? Ладно. Только на базар пойдёшь вместе с Кузьмичём, — указывая на кучера, сказал хозяин. — А то притащишь какого-нибудь безродного, косого да хромого. Маленькие, они все хорошие.

— Не сумлевайтесь, барин! — обрадовался Николашка, засовывая в карман «синенькую». Сегодня суббота, базар работает. Так я прямо сейчас и побегу!

— Барина нашёл! — усмехнулся Толстяков: — А по-хорошему, выдрать бы тебя, засранца, не мешало!

Ардашев отвёл хозяина в сторону и тихо сказал:

— Предлагаю пройтись по территории. Злодей свободно разгуливал по парку, и я думаю, что он мог повредить какое-нибудь растение. Пожалуй, надо бы осмотреть самые ценные.

— Владыка небесный, неужели он и раффлезию уничтожил?

— Всё может быть.

Уже по дороге к теплице Клим Пантелеевич вдруг остановился и спросил:

— Сдаётся мне, что пахнет керосином. Не находите?

— Да-да, вы правы, — обеспокоенно закивал Толстяков.

Присяжный поверенный сошёл с дорожки и приблизился к невысокой пальме, сел на корточки и, сорвав несколько травинок, поднёс их к носу.

— Керосин. Он полил это растение керосином. Погибнет через день-два.

— Какой ужас! — покачал головой Сергей Николаевич. Это ведь и есть та самая рафия, о которой я вам вчера рассказывал.

— Ясно. Что ж, пойдёмте к теплице.

К счастью, раффлезия была надёжно заперта. Открытые оконные рамы, затянутые частой сеткой, имелись только на крыше. Стекло оказалось целым. Ардашев и Толстяков ещё около получаса ходили по парку, но других проделок Беса не обнаружили. Уже по дороге к дому, Сергей Николаевич спросил: