Владимир Югов - Человек в круге

— И где теперь Павликова? — спросил я, быстро хмелея. — Вы же спросили тогда… Я понял, что вы знаете.

— Не догадались? На даче у Елены Зиновьевны живут. Ребятишки уже подросли, в школе учатся. Там село рядом. Они в сельской школе и учатся. А Елена Зиновьевна их музыке наставляет. Там клоп такой, Олег, уже пиликает, как взрослый, на скрипке. Одна умора!

Я спросил, как попал Шаруйко к Ковалеву и почему он, Шаруйко, думает, что нас пасут с Еленой Зиновьевной по-другому, не по ревности?

— Как я попал, сперва отвечу. Сразу после тюрьмы мне предложили поехать сюда. Да, досрочно освободили. У меня мать померла, сестры тоже. Один я на свете остался. А товарищ генерал предложил работу и стол. Я не мог отказаться. А в благодарность за ваше старание по нашему освобождению я вам сообщаю, что вас пасут. Меня не обманешь! Я прошел и холерные бараки, и синел от холода. Теперь вот живу, но холопствую. После пограничной жизни, после того, как Павликов нас сделал людьми, которые себя увидели со стороны и возгордились, тоже поучительно жить. «Умеешь жить — вертухайся!» И я вертухаюсь. Жизни честной на этой земле не жду. За себя же всегда постою. И за вас постою. Если уж так, то вот…

Шаруйко неожиданно повалился на колени. Я запротестовал, но он меня не слушал.

— Бог тебе немало грехов снимет за наше освобождение! — забормотал Шаруйко. — Верно, верно, мужик! Когда-нибудь соберемся и купим тебе что-либо ценное… А то дом поставим!

— Встань, сержант! Ну встань! — взмолился я.

— Нет, хоть убей. Ты меня живым из петли вытащил. Я же не знал… Хотя так мельком объяснили. А теперь все узнал…

— Встань, ты же пограничник! — взбеленился я.

Шаруйко осоловело поглядел на меня и уже осмысленно проговорил:

— А верно, мужик!

Он встал, повертел в руках бутылку.

— Отсюда-то я выйду… Ну из гостиницы. Если добавить?

Я кивнул головой. Мы зашли ко мне, я достал вино, выпили.

— Страшно! — прошептал Шаруйко. Мне кажется, он уже говорил так.

Я показал на койку, которая была в моем номере лишней для меня.

— Ложись?

— Дойду. Трошки посижу и дойду… Это там, поле дикое… После верной службы и — в пасть!.. Я хлебником вдруг устроился, верите! И спас Бог! А Матанцев… Он был всегда заводной… Он… Детишек как любил нашего заставного! Как любил! За что?! Ну за что, ты мне скажи? И хотят еще, чтобы по-ихнему было! Чтобы эти, там, наверху, плясали под дудку ихнюю! Слышите, вы? За что меня тогда на заставе? Ну видел и я, как уходил… Но издалека… В бинокль! Темно уже к тому же было!

— Успокойся, — просил я. — Пожалуйста, успокойся!

— Они холостильщики, коновалы! Они сделали из мужиков… Не хочу! Не хочу и все…

Я уложил Шаруйко на свободную койку — ведь заплатил за двойной номер, был его хозяином. Что-то беспокоило меня в выкриках Шаруйко. Он не может мне помешать. Нет! Если они мой номер прослушивают, если Н. раскрылся, то тогда книжка моя, которую я согласился написать Ковалеву, лопнет. И я не соберу материал о самом Ковалеве. Я знаю, как мне легче «расколоть» его. Я попробую льстить. Я узнаю его душу. Я проверю, как он мог запугать полковника Шугова, как он мог отправить его, по собственному желанию, в иной мир…

Утром я проснулся от плеска воды в ванной. Я обо всем забыл. И когда вышел Шаруйко, только тогда вспомнил, что мне к десяти надо ехать к Ковалеву.

— Я побрился вашей бритвой. Ничего?

Бодрый, свежий, готовый к выполнению задания генерала Ковалева, бывший сержант Шаруйко приятно улыбался.

— А чего бы выходить не побрившемуся? Правильно сделал! Еще бы наладил пошамать… Там, в тумбочке, все. И кипятильник там. Чай тоже найдешь. А хочешь — возьмешь кофе.

Я пошел в ванную, и вскоре сидел под холодным душем и охал, и ахал. Все из меня выходило плохое, злое и дерьмовое. Я верил, что Шаруйко не играет. Он был вчера, может, впервые за последние годы честен и искренен. И впервые он предает своего генерала.

Когда я вышел из ванной, на столе было по-царски все приготовлено.

— Я же был хлебником! — Шаруйко засмущался, помогая мне отыскивать запропастившуюся куда-то майку. — Похолопствовал и тамочки! Ну с умом холопствовал! И тут… Я помню, что вчера сказал…

Я показал на стены и на уши.

— Здесь нет. Я знаю, где есть.

— Ты вчера сказал, что Павликова живет на даче, верно?

— Ну?

— А еще кто там?

— Мой кореш присматривает. Поэтому положиться можно.

— А Елена Зиновьевна, как там устроена?

— Она по вызову к Ковалеву ездит.

— У Ковалева есть жена?