Владимир Югов - Человек в круге

— Это генерал рассказывал при встрече с тобой?

— Нет, о тебе лично он не говорил. Но и без него наслышан.

— Сплетни собираешь?

— Только тебе, что ли, собирать на меня компромат?

— Да хотел бы я тогда!.. Ты бы в один миг сгорел со своей этой компашкой. Ты бы тоже стал врагом народа. Сознался бы, что был в свои четырнадцать лет басмачом, убивал комиссаров и комиссарш, вырезал им на спине звездочки.

Я встал резко, выключил телевизор.

— Не надо, — запротестовал Железновский. — Пусть орет. Ничего не разберут, если записывают… Эй, вы! Все равно ни шиша не разберете! Железновский топнул ногой. — Так слушай ты, коротконожка с розовыми крылышками! Слушай! Ты верно говоришь о ней и очень правильно реагируешь, когда говорят о ней. Ты загораешься, глаза сверкают… Впервые твоей женщине, ты это знай, нанес сильнейший удар этот твой С. Он все расписал. Как по нотам. Знай, дело с Уставом — блеф. Самый настоящий фокус. Таких фокусов много устраивал мой брат. С. устроил с помощью наших ребят этот фокус с Уставом. Он увидел твою женщину…

— Брось выпендриваться! — крикнул я. — Рассказывай по-человечески. Факты! Факты!

— Не ори, ты не генерал, а я не твой подчиненный. Лучше слушай. Детали? Ты что, хочешь иметь их? Нарисовать? Их тебе преподнести на блюдечке? Да нет фактов! Есть факт вырванных листиков. И больше ничего нет. Пальцы? Отпечатки? Их тоже нет. Там хорошо поработали, чтобы наложить пятно на тогда подполковника Шугова. Он ждал присвоения звания в том месяце. Он… Слушай, он любил Лену. Любил по-настоящему. Не как мы. Мы любим… на расстоянии. А он любил лицом к лицу. А ты не знаешь еще Лену! Она — не из легких по характеру. Это — дерзость. Это — непредсказуемость!

— Ты говори о С.

— А чего говорить? Все с Уставом — фальсификация. Никаких листиков Шугов из Устава не вырывал. И когда ему предъявили обвинение, он стал спокойно защищаться. Он защищал себя и защищал жену.

— А при чем здесь она?

— С. далеко глядел. Он заставил вертеться на вертеле Зиновия Борисовича Мещерского, отца Лены. С. записал ее в сионистки. Будто Лена работает на разведку государства Израиль! Это за то, что Лена отказала ему и не пошла к нему в постель. Шугов не знал этого. Он всеми средствами защищался. Тогда — и правильно сделал — написал в Политуправление пограничных войск КГБ прошение: разобраться с его судьбой и с судьбой его жены. Он прямо указал на С.

Я глядел на Железновского, потускневшего, какого-то уже подержанного. Почему он все это мне рассказывает? Верно ли, что Лена сейчас — любовница С.? Что нужно Железновскому? У него всегда каждый шаг продуман. Он не делает бесцельно ни одного шага.

— Ты не веришь мне, — уставился на меня Железновский. — Скажешь, что я отказался от нее? И перекладываю на тебя всю борьбу с ним. Ты думаешь так? Именно так?

— Я ничего не думаю. Я лишь прикидываю: а что теперь все это значит для жизни нашей дело с листиками Устава? И что выйдет, если я даже кинусь в борьбу с С.?

— Это уже серьезный разговор. С. поплыл на дрожжах… Снова поплыл. Я знаю, что ты был у него. Не доверяй ему ни слова. Не доверяй вообще плывущим на дрожжах!

— Но ты же плыл на дрожжах при, ну, скажем, твоим языком, знакомстве с двойником Лаврентия Павловича, ныне приговоренного и расстрелянного по всем строгим нашим законам!

— Э, друг! Есть разница. Я был молод, энергичен. И не я выступал инициатором. Я был исполнителем. А С. - разработчик идей. Он же и их прямой исполнитель. Сейчас мне жить нравится. Все пошло по накатанным колеям. Я, к примеру, забыт и прощен. А С. сделает так, чтобы все снова повернуть. Будет новая кровь, будут новые лагеря. А чтобы он не сделал этого…

— Надо у него отнять женщину, которую ты из-за самолюбия не хочешь оставлять старику? Это ты хочешь сказать?

— И это.

— Не ты вызволял сержантов. Вызволял их С., ты их в тюрьму загнал. И я не буду воевать против него по твоей воле. Ты — это ты, а я — это я. Ты еще у меня ответишь за железнодорожников, за Соломию Яковлевну Зудько, за ее мужа Соловьева. Ты ответишь за то, что бил тогда пограничника Смирнова.

— Ну что ж! А я тебя за все, что ты сказал… Я тебя… Я тебя убью!

Железновский повернулся будто на строевом плацу. Четко пошагал. Потом развернулся, поглядел на меня в упор:

— Ты — чокнулся. Я к тебе всегда шел… Шел очиститься. Ты же…

— Ты шел очиститься после того, как бил людей? А очищаться шел ко мне? Придумывая при этом… Не дать ли и этому путевочку на тот свет? Сколько же он обо мне знает! Он знает, как я пытал Соломию Зудько, никогда не бывшую в лагерях и не приговаривавшую своих соотечественниц к расстрелу! Она никогда не была похожа на ту, что стояла на фотографиях у ямы, где совершался расстрел. Ты это знаешь. И знаю это я. Ты знаешь, что ни один из железнодорожников не был врагом Родины, они не были и диверсантами, в которые вы их со своим двойником записали!